✔✔

◯⃝ ⃞ ⃟

◯⃝ ⃞ ⃟ &ensp;   <b>  Леонид Юзефович</b>

Когда я уже дописывал «Филэллина», мне разонравилась фамилия, которую я когда-то дал одному из главных персонажей романа, врачу-греку, состоящему при Александре I в роли лейб-медика и неудачливого шпиона. Тот человек, каким он у меня изначально был задуман, мог бы носить такую фамилию, но тому, каким он в итоге получился, она совершенно не подходила.

Я перебрал несколько вариантов и все они меня не устраивали. Поиски продолжались до тех пор, пока под одним из написанных мной фейсбучных постов не появился комментарий человека с фамилией моей мечты. По ритму, звучанию, энергетике она идеально подходила моему герою.

Я попросил хозяйку этой фамилии позволить мне ею воспользоваться, после чего

<b>

Елена Костандис

</b>стала моим другом не только на Фейсбуке. Всё в этом мире дается нам не случайно. Я узнал, что Елена пишет стихи, а совсем недавно в Петербурге, в новом издательстве «Твой текст», у нее вышла первая книжка прозы. В одном из лучших ее рассказов («Черный кофе, Черное море») Елена пишет о своих греческих предках, когда-то бежавших из турецкого Трапезунда в Батуми:

===== 2

‧ ‧ ‧ ⋱ ⋱ ⋮ ⋰ ⋰

‿ _ ‿ ⋱ ◯ ⋰ ‿ _ ‿

⌢ ~ ⌣⌢ ~ ⌣⌢ ~ ⌣⌢

~⁀~ ⁀~⁀~⁀~⁀~⁀~⁀~

<i>

«Черное море – оно осталось там же, со своим тугим ветром, с серебряным переливом хамсы на рыбном прилавке, с той легкой тоской, которую будит море в каждом человеке, носящем в себе хоть каплю греческой крови.

Хамсу бабушка Хрисула готовила так, что никогда и нигде больше мне не удавалось попробовать такую рыбу. В своем неизменном черном платье и полосатом переднике стояла она у плиты, и гора серебристых рыбок становилась золотой.

– Это наше привычное, - улыбалась она, – нас, трапезундских, другие греки даже называют «хамсичи», ловцы хамсы. А я говорю: хамса – это мелкие монетки, которые Господь в море бросил, чтобы нас прокормить!

…………………………………………………………….

Последний раз была я в Батуми весной девяносто третьего года.

Был это непривычно холодный март. В море бились и ревели штормы. По опустевшей набережной свистел порывистый резкий ветер – бора. В ожидании теплохода на Новороссийск я бродила по городу, проедая последние деньги. Было полнейшее ощущение, что отплыть придется в ту неизвестность, которая ждала в свое время отплывающих в Константинополь – в тоску по разрушенному и потерянному навечно. При отплытии теплохода в Новороссийск военный оркестр играл «Прощание славянки»; русская армия тоже уходила отсюда.

До теплохода оставались сутки. Продав на толкучке у вокзала колечко с фианитом, я купила буханку хлеба и села на набережной в единственном открытом кафе, пощипывая хлеб и отпивая остывающий кофе. Черен он был, как всегда, но показался мне в этот раз еще и горек. Чайки орали, пророча разлуку и одиночество».