Игорь Иртеньев

* * *

Довольно сильно вечерело,

Пейзаж окрестный был покат,

А по-над ним заря горела,

Переходящая в закат.

В натуре слабо понимая,

Я тонких граней не ловлю,

Хотя зарю в начале мая,

Как и положено, люблю.

С зарей нас связывают нити,

Непостижимые уму,

А вот грозу, уж извините,

Не принимал и не приму.

Есть что-то оперное, право,

В так называемой грозе,

Безвкусное, как крики «браво!»

При звуках арии Хозе.

Я не поклонник ярких видов,

И мне звезда родных полей

И мой застенчивый Свиридов

Бизе распутного милей.

* * *

В чаще сказочного леса,

Где Аленушка грустит,

Вечный Двигатель Прогресса

Неустанно тарахтит

День и ночь без передышки,

Не давая спать и есть.

Нет ни дна в нем, ни покрышки,

Только шпиндель шесть на шесть

Да смеситель семь на восемь,

Правда, с левою резьбой.

Мы к попу его приносим

Всякий раз перед косьбой.

— Мы тебе, отец Илларий

Или, проще, Никодим,

Расписной мопед подарим,

Сладких пряников дадим.

Только ты уж агрегат нам

По науке освяти,

Если встретиться с рогатым

Вдруг придется на пути.

Доставай свое кадило

И резину не тяни,

Да гляди, чтоб не чадило —

Мы тут, батя, не одни.

...И идем обратно лесом,

Как в народе говорят.

Нога за ногу с прогрессом —

Юных ленинцев отряд.

* * *

Ловлю за хвост последнее тепло,

В садовом кресле развалясь нахально,

Пол-августа, считай, уже прошло,

Все плохо, но пока что не фатально

И даже штатно, более того,

И наверху никто не двинул кони.

Какой там никакой, но статус-кво

Установился в целом на раёне.

Хоть дней запас почти сошел на нет,

Но ветер носит и собаки лают,

Автобус ходит, пашет интернет,

Соседские усадьбы не пылают.

Глядишь, так и дотянем до зимы,

А там и до весны доковыляем,

А то, что от сумы и от тюрьмы,

Так тезис тот вовек непотопляем.

* * *

По всей земле меня носило.

Бывал я здесь, и тут, и там,

И время нехотя трусило

За мной рысцою по пятам.

А то внезапно обгоняло

Порою сразу лет на сто.

Но это мало что меняло

И не влияло ни на что.

* * *

Телевизор я врубаю,

Там беснуется попса,

Слышны крики попугаев,

Обезьяньи голоса.

И терпеть не в силах муки,

Думаю: «твою же ж мать,

Как умеют эти суки

Эти звуки извлекать?»

* * *

Мне нравятся Гоморра и Содом

И даже, хоть и меньше, город Зеро,

Но всех милее мне родимый дом,

Мой отчий дом стандартного размера.

Всё по душе и по сердцу мне в нем,

Мы с ним одною связаны судьбою,

Люблю его я площадь и объем,

И плинтуса с затейливой резьбою.

Там старенькие ходики стучат,

Там тараканы жизнь ведут ночную,

Там, судя по всему, и был зачат

Я впопыхах, практически вручную

В послевоенном том сорок шестом

Под перебор фатьяновской трехрядки,

А может, дело было под кустом,

А может даже, на морковной грядке,

А может, на колхозной борозде,

Да мало ли что люди там болтали...

Неважно как, чего, когда и где.

Кого вообще скребут сейчас детали.

* * *

На резном сижу крыльце,

Загорая,

Во Фирсановке-сельце —

В кущах рая.

Есть тут ягоды, грибы,

Клевер, мята,

Телеграфные столбы

В три обхвата,

Погреб, банька, летний душ,

Пруд, болото,

Мужиков полсотни душ,

Баб — без счета.

Пиво, водка, интернет,

Хер на блюде.

...Жаль, меня там только нет.

И не будет.

* * *

Оскар Уайльд — вот он был денди,

Но мне не стать Оскаром уж.

Такой уж modus мой vivendi —

Я околачиватель груш.

Как всякий истинный художник,

Досуга друг и враг труда,

Расту, как в поле подорожник,

Как в огороде лебеда.

Меня ни юмор, ни сатира

Давно, признаться, не влекут,

Прямой наследник Велимира,

Сегодня здесь, а завтра тут,

Прошел от Кушки до Аляски

Пешком на собственных ногах

В одной набедренной повязке

И двух кирзовых сапогах.

Я острых стрел не выбираю,

Порок разящих наповал,

Что вижу, то и обсираю,

Как настоящий либерал.

* * *

Страна как страна —

Длина, ширина,

Реки, озера,

Фауна, флора.

Народ как народ —

Ни мот и ни жмот,

Собой не пригож, но

Обут, одет.

В общем, жить можно.

В частности — нет.

* * *

Пока вы котиков постили,

Трамбуя задницей диван,

Я о Большом воспомнил стиле —

Жолтовский, Щусев, Иофан...

И пусть имперские громады —

Ну, разве только Мавзолей —

Особой не несли отрады

Душе затурканной моей,

Но нечто в них такое было,

Одним лишь свойственное им,

Что если сердце и не ныло,

То делало очко жим-жим,

Пока лужковский не привили

Стилек к советскому дичку.

И о каком теперь мы стиле,

Когда ни сердцу, ни очку?

* * *

Нету больше здесь таких.

Ни хороших, ни плохих,

Ни засранцев, ни зассых,

Ни обутых, ни босых,

Ни точеных, ни горбатых,

Ни убогих, ни богатых,

А всего-то — мы с тобой,

Легким дымом над трубой.