✔✔

 _Π___＿

/____＿/＼

║ 田 ║門║

<b>  

Татьяна Хохрина

</b>  <i>

РОДИНА-МАТЬ ЗОВЁТ

В середине Республиканской улицы была двухэтажная дача с большим балконом. Это сейчас чего только не увидишь в новых дачных постройках, от необычности форм которых сошел бы с ума сам Гауди. А тогда обычный балкончик, торчавший вставным зубом из стены обычного бревенчатого дома, казался знаком особой роскоши, благородства и принадлежности к высшему обществу. Хотя в данном случае не было ничего похожего. Просто дом этот, прирастая жильцами, самостроем превращался в теремок и балкон был когда-то приляпан не чтоб его украсить или облагородить, а чтоб уравновесить и предотвратить неминуемый распад. И хозяева его были людьми отнюдь не именитыми или высокородными, а вовсе даже совершенно простой, мещанской многодетной семьей, если чем и знаменитой, то повышенным количеством запойно пьющих и регулярно сидящих членов семьи.

Во главе этого балконного клана Бубекиных стояла суровая, монументальная бабка Зинаида Кондратьевна, имевшая у местного населения устойчивое прозвище Родина-Мать Зовёт. Это прозвище возникло не только из абсолютного сходства сурового лика Кондратьевны с героиней знаменитого плаката, но и потому, что с преклонных лет она устроила из знаменитого балкона смотровую вышку, вахту сдавала только поздней ночью, а в светлое время суток трубным басом окликала каждого, кто привлекал ее интерес.

Балкон был высоченный, у Кондратьевны явно прогрессировала дальнозоркость, поэтому видела она всех и вся. Я и сама в этом убеждалась не раз. Например, с левого фланга балкона через два дома Родина-Мать Зовёт просматривала нашу террасу. И никого не удивляло, когда в ленивое дачное обеденное время над полусонной Малаховкой раздавался Глас Божий:

===== 2

<i>

"Эй, Танька, Соркинша, чтой-то в бумаге там у вас заверчено?! Не вижу отседва - докторская или любительская! Махни мне куска три с черняшкой, если мягкая! С черствой не давай, одну колбасу тады положь и вона еще малосольных троечку, Цилька знатно сОлить! И прям щас занесь - я чай пить буду!"

Таможенный Кондратьевнин сбор распространялся не только на непосредственных соседей, но и на всех, кого бабка знала или кто попадал в поле зрения. Причем она аккумулировала информацию, анализировала увиденное, запросы ее были точно обоснованы и никому даже не приходило в голову их оспорить.

- Эй, Макса, Цирзон (это относилось к Максу Цикерзону), ты вчерася вечером селедки привез. Не ржавая? Генку пошлю - дай две ему, шоб спина как у Розки твоей! И пощупай, шоб икряная, я с молокими не люблю.

- Эй, Зойка, ты сегодня в вечер (расписание всех соседей она помнила лучше их отдела кадров), так в два придь ко мне давленье смеряй и кольни - затылок ломит..

- Эй, Колька, на Звездочку едешь? Смотри, шоб лисапед не сперли, как у Борьки маво. И сметаны мне банку поллитровую налей. Тама тебе банку найдут, скажешь - мне.

Родина-Мать Зовёт не только и не столько занималась поборами. Она выполняла функции местной власти, такого удельного князя, который судил и рядил, казнил и миловал, награждал и лишал, но по справедливости. Наблюдая малаховскую жизнь словно с пожарной каланчи, Кондратьевна была и милицией, и сиреной, и армией спасения. Причем в ней пропадал чудесный организатор, она не просто поднимала шум, она налаживала процесс.

Так, когда соседка Милка раньше времени начала рожать, а была одна дома, бабка Зина дооралась до акушерки, детского врача, попутной машины и скорой помощи, послала соседского паренька сообщить милкиному мужу и свекрови, и когда пошла головка, роды принимали два профессора и целый отряд сочувствовавших.

===== 3

<i>

Когда моя бабушка свалилась с крыльца, сильно разбившись, Кондратьевна, не сходя с балкона, вызвала меня и маму с работы, организовала первую помощь, отправила пострадавшую в Красковскую больницу, где мы ее и обнаружили в палате люкс.

Зинаида Кондратьевна была незаменима на своем месте. Они видела , куда пошли и где спрятались все дети, кто пытался залезть в чужой сад или машину, кто хороший хозяин, а кто - трепло и барахло, делают ли дети домашнее задание и доливает ли молочница Вера молоко, как складываются внутрисемейные отношения и подробности супружеской неверности. Все свои наблюдения она громко объявляла с балкона и незаметно для самих себя местное население начало вести более праведную жизнь, только чтоб не быть опозоренными Родиной-Матерью. При этом сколько ни пытались местные органы привлечь ее к сотрудничеству и сделать сексоткой - это было бесполезно.

Я сама видела, как бабка Зина вывела на чистую воду двух местных парней, пытавшихся обнести пустующую дачу, и отчитывала ювелира Элькина за незаконную и дешевую скупку золота, но когда к ней пришла милиция, Родина- Мать переиграла саму Ермолову -"Сыночки, што вы! Ась? Ась? Бабушка Зина глухая. Я ж и не вижу почти. И не знаю , ктой-то велир-то. И што он делает, велир этот. А Элькин рази ж велир? Он -еврей, а про велиров я и не слыхала. Тихий еврей Элькин-то. Золото? Золото есь у яво - коронки четыре яму Хайкин ставил, трижды перделовал, жид безрукий....

Так что Зинаида Кондратьевна была неотделимой частью балкона и очень важным для Малаховки человеком. Может, потому ,что так щедро она отдавала себя общественной жизни, была упущена ее собственная и судьбы ее детей. Более-менее путевой была только старшая - бездетная фельдшерица Надя. Остальные трое - сыновья Борька и Генка и дочь Нелька были оторви - и брось.

===== 4

<i>

Оба мужика пили по-черному, а Нелька, тоже почти не бывая трезвой, еще и каждый год рожала. По мере подрастания внуки садились в тюрьму и как-то Родина-Мать призвала моих родителей на совет - не стоит ли младших выучить на ментов, чтоб старшим могли помочь. Т.е.и тут у Кондратьевны срабатывало рациональное начало.

Так было до 2000 года. А в поворотный год баба Зина одного за другим схоронила Генку, Нелю и Надю, внуки расползлись и остался при ней только Борис. И так его эта судьба семьи напугала, что он со страху зашился и пить перестал. И ,как многие леченые алкоголики, стал мрачен и ужасно злобен. Если до этого он был жизнерадостным и смешливым парнем и никто не боялся его даже в пьяном угаре, то теперь и трезвого все старались обходить стороной. Жена от него давным-давно ушла, детей он не нажил, а, может, не знал или не помнил о них, только остались они с Родиной-Матерью вдвоем. Борька сроду не работал, пенсия у Зинаиды Кондратьевны была грошовая и жить им стало совершенно не на что. Бабку еще соседи подкармливали, а Борька совсем бедовал. И решил полдома продать.

Дом был видный, крепкий, и ,хотя к этому времени в Малаховке уже , как грибы, росли новые дачи, Борькин дом вызывал бесспорный интерес у покупателей. Конечно, большинство хотело купить его целиком, но Борьке мешала Зинаида Кондратьевна. И тогда он сговорился сперва продать половину, а как останется один - то и вторую. Продать половину тоже оказалось нетрудно, но только ту, что с балконом, что Борька и сделал. Им с матерью осталась часть дома из двух комнат и террасы с выходом на задний малюсенький участок с пятью грядками, по пояс заросшими бурьяном. Вот на терраску Борька бабу Зину и определил.

===== 5

<i>

Где-то на третий-четвертый день соседи вздрогнули: рано стемневшую осеннюю притихшую Республиканскую улицу прорезал то ли стон, то ли вой, то ли дальний гудок. Потом еще и еще. За калитку вылетел ошалевший Бубекинский сосед дядя Толя и, клацая зубами , сообщил, что это - баба Зина. Когда соседи достучались до Борьки и прорвались к ним во двор, то увидели, как Зинаида Кондратьевна, простоволосая, в застиранной ночной рубахе сидит на террасе, уперевшись глазами в задник соседского сарая и поленницу и воет. Виден ей был только этот сарай да кусок забора.

Родину-Мать похоронили еще до снега и Миллениум в этом доме встречали уже новые единоличные хозяева - очень симпатичные и интеллигентные люди, а куда делся Борька, никто даже толком не знал.Говорили, запил снова и то-ли электричка его сбила, то-ли кто из собутыльников пришиб. Зима была ужасно снежная. И весной обвалился балкон.