<i><b> Дела давно минувших дней…</i></b>  

⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰

<i>

░   Александр Васильев: «Первая любовь так опасна!»

Александр Васильев, безусловно, человек уникальный: будучи первым и самым известным в нашей стране историком моды, он в качестве театрального художника оформил более ста спектаклей в 38 странах мира; в качестве коллекционера собрал коллекцию из полутора десятков тысяч костюмов разных эпох и бесчисленного множества старинных произведений искусства — антикварных аксессуаров, портретов и фотографий; в качестве пропагандиста моды организует выставки из предметов своей коллекции — они уже прошли в десятках городов планеты на разных континентах; в качестве искусствоведа и знатока моды проводит собственные выездные школы, читает лекции на четырех языках, преподает в вузах Москвы и других городов мира, да еще успел написать почти три десятка книг, посвященных моде… Но кто знает, так ли сложилась бы жизнь маэстро моды, если бы… Как говорят французы, cherchez la femme.

Продолжение

ОТКУДА ТАКАЯ СТРАСТЬ?

Интерес к миру моды, к коллекционированию, наверное, передался мне из семейной атмосферы. Коллекционером был мой папа — он собирал старинные фотографии, картины, у нас в доме была антикварная мебель. И мама увлекалась собирательством — ее интересовали узамбарские фиалки, поэтические книги и фигурки маленьких черепашек из полудрагоценных камней, металла, керамики. Но в отличие от меня у родителей это увлечение не переросло в страсть.

 Я же начал собирать старинные вещи еще подростком. Находил на помойках всевозможные шкатулки, рамочки, самовары, кружева, зонтики, альбомы и все это притаскивал домой. Узнав о том, что в одной из коммуналок кто-то умер, я начинал ждать того момента, когда станут выносить на помойку старинные сундуки — так всегда делали. Сколько прекрасного я в них обнаруживал! Шляпки, веера, зонтики, старые открытки, газеты, письма… Сейчас все это стоит немалых денег, а тогда в антикварные магазины брали только фарфор, серебро и хрусталь. А такими предметами быта никто не интересовался. (С улыбкой.) Возможно, кроме меня.

Позже, когда переселился в Париж, я постоянно ходил на многочисленные блошиные рынки, которые в Москве отсутствовали вообще. Первое время из-за безденежья не мог позволить себе что-то купить. Просто любовался. Но как только появились деньги, сразу продолжил собирать костюмы и всякие старинные вещицы. Постепенно коллекция разрасталась, и сейчас — не скрою — у меня одна из самых больших частных коллекций в мире. А что касается моего увлечения модой…

Вот разглядываю фотоальбомы и вижу, что у нас в семье все были модниками: и бабушки, и дедушки, и родители мои, и сестра. Все всегда очень следили за своей одеждой, только, если честно, не столько за модой, сколько за стилем: цветом, формой, кроем, тканью. Так что у меня просто быть не могло наплевательского отношения к тому, как и во что я одеваюсь. Тем более что папа, бывая за границей, всегда привозил мне оттуда красивую одежду, благодаря чему я часто был одет лучше всех своих сверстников… Семья наша всегда была тесно связана с Европой. Дедушка с папиной стороны — морской офицер в царской армии, статский советник, инспектор Волжского судоходства, до революции бывал и в Италии, и во Франции, и в Германии, и в Константинополе.

В конце 20-х годов он был репрессирован и отправлен в лагерь в Мордовии. Его жена, моя бабушка, осталась с тремя детьми, правда, уже довольно взрослыми: моему папе, самому младшему, было 16 лет. Некоторое время спустя ее, как лишенку, стали выселять из Москвы. А податься ей было некуда. И она покончила с собой. Предпочла уйти из жизни ради того, чтобы весь этот кошмар не отразился на детях, боялась, что и их выселят. Страшная эпоха...

 Самое трагичное в этой истории то, что дедушку освободили досрочно, с формулировкой «за ударный труд на лесоповале». И — вот какая Судьба! — вернулся он в Москву в тот самый день, когда бабушка приняла яд. Застал ее в больнице, в страшных мучениях. Спасти уже было невозможно. Так и умерла бабушка у него на руках. Вскоре после освобождения деда отправили в ссылку в Кострому, где он стал работать преподавателем пения в музыкальном училище. Там и скончался, и могила его нам неведома… А все дети остались в Москве, их не тронули — в те годы дети еще за отцов не отвечали…

Продолжение следует…

</i>