<i><b> Дела давно минувших дней…</i></b>  

⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰

<i>

░       Жить и умереть на сцене            

*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*

Борис ПОЮРОВСКИЙ

Сугубо новогодние истории

Гостеприимный директор Дома актера Александр Эскин (в центре) с гостями во время одного из празднований Нового года.

ИЗ АРХИВА ЦЕНТРАЛЬНОГО ДОМА АКТЕРА

Я не люблю новогодние праздники. Может быть, потому, что не могу забыть, как в 7-м классе мы собрались без взрослых 31 декабря у кого-то из одноклассников, первый тост, естественно, подняли за здоровье товарища Сталина, а потом скучали до рассвета.

Организатор тьмы

После того случая я праздновал Новый год спустя десять лет. Это уже в Москве, в Доме актера. Директор Дома Александр Моисеевич Эскин предоставил нам, молодежной секции, на весьма льготных условиях Малый зал. Было довольно весело.

Когда к нам пришли «аксакалы» Яншин, Райкин, Петров, Утесов и Жаров, Михаил Михайлович Яншин сказал:

– Как жаль, что по возрасту я уже не могу быть принят в вашу секцию!

А Михаил Иванович Жаров, человек практичный, добавил:

– Они веселятся, а не объедаются на ночь, как мы. С них ведь Эскин взял по тридцатке, а мы платили по пятьсот рублей с пары! Так что, хочешь не хочешь, все равно ешь!

За полчаса до полуночи ближайшая помощница Эскина, Адриенна Сергеевна Шеер, почему-то на этот раз встречавшая Новый год с молодежью, обратилась ко мне с просьбой принять участие в праздничном фейерверке. Собственно, мне ничего особенного не поручалось: по сигналу Адриенны Сергеевны я должен был нажать на какую-то кнопку и держать ее до тех пор, пока куранты по радио пробьют 12 раз. Но как только я прикоснулся к злополучной кнопке, во всем здании – на шести его этажах – вырубилось электричество! Сам момент Нового года мы провели в кромешной тьме. К счастью, никто, кроме Адриенны Сергеевны, не был посвящен в мою особую роль в организации этой тьмы.

Гусь – лучший подарок

В следующий раз Эскин оказал мне высокую честь и пригласил встречать Новый год за свой стол. Там сидели Гиацинтова, Бирман, Плятт, Марецкая, Завадский, Комиссаржевский, Утесов, Туманов... От волнения, охватившего меня при виде такого общества, я нечаянно обронил лотерейный вкладыш, но не заметил этого.

Встречаем Новый, 1965-й. На экране – диснеевские мультики, затем играется капустник под руководством артиста Театра имени Ленинского комсомола Александра Ширвиндта (в ту пору в СССР, как известно, секса не было, но Шура временно исполнял обязанности его символа).

Наконец на сцене появляется главный затейник Советского Союза Никита Владимирович Богословский. Он предупреждает, что сегодня не будет исполнять ни «Темную ночь», ни «Шаланды, полные кефали», потому что ему доверено проведение новогодней лотереи.

Ассистенты крутят барабан, достают первый выигравший номер, объявляют его и просят счастливчика пройти на сцену. Им оказался солист Большого театра Рена Панков; он предъявляет лотерейный вкладыш, и ему выносят клетку с двумя волнистыми попугайчиками-неразлучниками. Все кстати, в сентябре сын Рены как раз пойдет в первый класс.

Называется второй выигравший номер. Его обладатель, известный мхатовский актер Василий Осипович Топорков, приподнимается с места, ему аплодируют, он любезно раскланивается во все стороны. А на сцену выносят двух карликовых петухов в сказочном золотисто-оранжевом оперении, которые тут же, распустив хвосты и трижды грозно прокукарекав, бросаются друг на друга в смертельном поединке.

Бедная Лариса Мамонтовна, жена Топоркова, на весь зал с места умоляет мужа ни в коем случае не принимать выигрыш:

– У нас дома много лет живет попугай, он устроит скандал! – оправдываясь, говорит Лариса Мамонтовна.

Богословский неумолим:

– Выигрыш – святое дело. Выиграл – получи! А с вашим попугаем наши петушки сами как-нибудь разберутся...

Красавцев помещают в две клетки и ставят на стол Топоркова в тот момент, когда официанты приносят на блюде их ближайших родственников в совершенно распластанном виде, готовых к употреблению.

Не успели еще гости пережить историю с топорковскими петухами, а Богословский просит всех быть особенно внимательными: разыгрывается последний, главный приз лотереи!

– Номер 128, пройдите, пожалуйста, на сцену! – вызывает Никита Владимирович.

– Уже иду, – хорошо поставленным голосом отвечает Михаил Козаков.

Эскин говорит мне:

– Сто двадцать восьмой – это же ваш номер, Боря! Лотерейные вкладыши – безымянные, но на них стоит тот же номер, что и на билете. У Бирман – сто двадцать седьмой, у Гиацинтовой – сто двадцать девятый, а вы – как раз между ними, следовательно, у вас сто двадцать восьмой. Где вкладыш?

– Не знаю, – отвечаю я.

– Но билет-то хотя бы сохранился?

– Вот он!

– Миша, – обращается через весь зал к Козакову Александр Моисеевич. – Откуда у вас этот билет?

– Я его нашел, – честно признается Козаков.

– Пожалуйста, верните его законному владельцу, он сидит за нашим столом.

Поднимаюсь на сцену, Богословский удостоверяет мое законное право на главный приз; звучит барабанная дробь, и на сцене появляется живой, огромный гусь весом в 14 килограммов, доставленный днем в Дом актера из Павильона птицеводства Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Гусь ступает по сцене, важно переваливаясь, как хозяин, будто он бывал здесь не один раз; выходит почти на середину, расправляет могучие крылья, еще минута – и он станет летать по залу, где и так уже творится нечто невообразимое.

Кто-то протягивает в сторону пришельца руку, но он начинает моментально угрожающе шипеть. Гусь – не попугайчик и даже не карликовый петушок.

Богословский поздравляет меня с главным призом и просит немедленно унести с собой. Половина гостей от хохота валится на пол, другая дает советы, как надо содержать домашнюю водоплавающую птицу. А я стою на сцене и думаю: зачем мне этот гусь, лучше бы уж он достался Козакову!

Сотрудница из Павильона птицеводства помогает мне увести гуся со сцены. А дальше куда?

С трудом общими усилиями эвакуируем гуся в дамский туалет – ближайшее к сцене помещение – и запираем в отдельной кабинке. Но гусь находит небольшую щель между перегородками и, как только кто-то хочет воспользоваться соседней кабинкой по назначению, просовывает туда шею и с остервенением рвет могучим клювом чулки, колготки и даже вечерние туалеты...

Администрация просит меня унять разбушевавшегося зверя, я пытаюсь поскорее незаметно смыться, но бдительные пожарные преграждают мне путь.

Делать нечего, привязываю к лапке веревку, беру в руки хворостинку, выдернутую из веника, и в 5 часов утра мы появляемся вдвоем с гусем на улице Горького. Возвращающиеся после встречи Нового года москвичи и гости столицы шарахаются в стороны. Кое-как переходим через пустую главную улицу столицы и через десять минут оказываемся дома, в большой коммунальной квартире, где я занимаю десятиметровую комнату, правда, с балконом.

Поскольку температура воздуха сегодня явно плюсовая, выпроваживаю свой выигрыш на свежий воздух, на всякий случай предварительно связав ему крылья и снабдив миской с «геркулесом». Сперва нежданный гость ведет себя на свежем воздухе относительно спокойно, но затем начинает гоготать, да так громко, что просыпаются не только мои непосредственные соседи.

Наконец, дозваниваюсь приятельнице-хирургу, которая с удовольствием готова принять гуся. Правда, живет она не близко, но это уже детали. Достаю мешок, с помощью соседей помещаю в него пришельца, заказываю по телефону такси, опасаясь, что не всякий водитель согласится перевозить такого «пассажира», и благополучно доставляю его по месту назначения.

В полдень возвращаюсь домой счастливый и срочно, пока не грянул мороз – все-таки 1 января! – приступаю к чистке «авгиевых конюшен» на собственном балконе. Что может наделать один гусь всего за несколько часов!

Бал с кремлевскими сосисками

1 февраля 1954 года в Большом Кремлевском дворце МГСПС и МГК ВЛКСМ устроили новогодний вечер, приурочив его к студенческим каникулам. В ту пору попасть на территорию Кремля никто из простых смертных и мечтать не смел. Мало того, в билете сообщалось, что войти в Кремль можно не только через Спасские, но и через Боровицкие ворота. Я был в числе тех счастливчиков, кто удостоился чести быть приглашенным на первый студенческий бал в Кремле. Хотя до сих пор не понимаю, как это могло случиться.

Бал проходил в Георгиевском зале. Концерт – в двух отделениях. Объявляя антракт, конферансье предложил желающим заглянуть в буфет. Гости не заставили просить себя дважды, и Георгиевский зал мгновенно опустел. Все переместились в буфет, где можно было за символическую плату отведать деликатесы, о которых мы знали разве что из «Книги о вкусной и здоровой пище». На меня особенное впечатление произвели кремлевские сосиски – не о них ли в свое время писал Владимир Маяковский?

Вот уже прозвучал и второй, и третий звонок, а молодежь не собиралась возвращаться в зал. И вдруг из репродуктора раздался знакомый голос Ивана Семеновича Козловского:

– Дорогие москвичи и гости столицы! Кто не успел поужинать, сможет это сделать после окончания концерта, а сейчас я, Иван Семенович Козловский, приглашаю вас в Георгиевский зал, где вас заждались замечательные артисты...

Представьте, молодежь немедленно откликнулась на призыв любимого тенора и вернулась в Георгиевский зал!

Продолжение следует….

</i>