1 сент. 2014 г.

<b>ЭПИГРАММЫ Валентина Гафта</b>

<i>
Михаилу Козакову:

Первой моей жертвой стал Михаил Козаков. Миша - это культовая фигура. Он постоянно женился – ему вешались на шею и отказать он никому не мог, он же был интеллигентный человек, парень из Петербурга.
А еще он организовывал капустники и попросил меня сочинить что-нибудь. И я сочинил.  Про него. «Все знают Мишу Козакова – всегда отца, всегда вдовца. Начала много в нем мужского, но нет мужского в нем конца». Миша обиделся. Ты, говорит, про какие концы? Я говорю: про творческие. В общем, извинялся я перед Мишей часа три. Потом Ролик (Ролан Быков – прим. КП) написал про меня: «Гафт к современному в искусстве пришел по трупам. И, преуспев на сцене в чувстве, остался глупым. Тут не виновны папа с мамой – сам рад стараться. Ну кто же пишет эпиграммы, чтоб извиняться?»


Себе самому:

Гафт очень многих изметелил и в эпиграммах съел живьем. Набил он руку в этом деле, а остальное мы набьем.



Олегу Ефремову

Олег! Не век - полвека прожито! Ты посмотри на рожу-то!


Михаилу Боярскому:

Зачем ты, Миша, так орешь, как ограбленный еврей? Ты Д'Артаньяна не тревожь, Он дворянин, а ты - плебей.


Филиппу Киркорову:

Когда Филипп кого-то ударил или его ударили, он поехал в сумасшедший дом в Израиле – по телевизору об этом мощная трансляция была. Я смотрел и переживал. А потом написал:
Глазки детские погасли, вытер слезы кулачком. И бежал бы сразу в ясли, ну, а ты рванул в дурдом. Навсегда покинуть сцену ты в отчаянье грозишь, наш «зайчонок» драгоценный, избалованный малыш. Филиппок, не забывай-ка, ты – любимец всей страны. Помни, видит твоя «зайка», как ты писаешь в штаны. Что ж ты плачешь, дурачина, коль испачкался в дерьме, есть возможность стать мужчиной – надо посидеть в тюрьме.


Ивану Охлобыстину:

Он священник был в артисте и артист в священнике. Охламон и Охлобыстин как цветок на венике.


Насте Волочковой:

Нет длиннее ее ног, нет длиннее ее рук, долго мерил их супруг, мерил-мерил занемог, он невесел, он угрюм - слава богу ум короткий, и вообще, это не ум.


Олегу Табакову:

Он даром неземным владеет, его бы к богу на проверку - какой мужик еще сумеет рожать детей и Табакерку? Нарушен им закон природы, умом такое не понять - ты в Табакерке на все годы в одном лице отец и мать. Прижалась Табакерка к МХАТу, все дрогнуло у стариков, не устоял великий театр, рожать придется, Табаков. Станиславский будет счастлив, Немирович будет рад. Станиславский возьмет ясли, Немирович - детский сад. Пусть детки помнят эти лица, ты с ними связи не утратил, когда захочется напиться - закуска здесь питье во МХАТе.


Леониду Ярмольнику:

Когда-то, еще до того, как Леня сыграл хороший спектакль «С наступающим!», я написал такую штуку:
Чего не сделаешь за стольник, чтоб овладеть теплом сердец, был даже чайником Ярмольник,
Но унитаз – его венец…
А потом извинился.
Ярмольник-  царь! Кого я пальцем тронул?! Как он умен, как тонок его глаз! Как мог за чайник я принять его корону, а царский трон принять за унитаз! Прости меня, дружок, прости, Ярмольник, но я не вырву грешный свой язык, я, так же, как и ты, страстей невольник - чего не сделаешь за стольник!


Григорию Лепсу

Вчера весь вечер слушал Лепса, И до сих пор не успокоюсь. Он так орал, идя по рельсам, Что испугался встречный поезд.


Андрею Мягкову

Как-то Адрюша в ресторане МХАТа поддал, залез каким-то образом под самый потолок, и там, на верхотуре, написал: «Кто любит МХАТ больше меня, пусть напишет выше меня!» Внизу было местечко, и я сочинил: «И Микеланджело творил под потолком, для вас обоих это место свято. Лишь Бубка мог, и то если с шестом, побить твою любовь ко МХАТу. Какое откровенье в комнатенке дымной, какой порыв отчаянной души! Когда добьешься ты любви взаимной, об этом чуть пониже напиши.


Галине Волчек

Как-то Галина Волчек вслед за Петром Фоменко захотела тоже поставить главы из «Войны и  мира». Она взяла книжку и уехала в правительственный пансионат. Этот эпизод Гафт увековечил так:
«Убежав от взглядов косных, книжку протерев до дыр, Прочитала Галька в «Соснах» девять букв – «Война и мир».
Или еще случай: Галина Борисовна сломала ногу, пришла на репетицию в гипсе, и Гафт прямо на ноге написал: «Сказать, как Галька дорога, нельзя ни словом, ни пером, У Гальки сломана нога — какой великий перелом!»


Николаю Баскову

Детский звонкий голосок, светлый лучик в каждой ноте. Белокурый пастушок - наш российский «Отваротти». Монтсеррат к тебе, ребенку, не могла не прилететь - ей за бабки хоть с теленком, с кем угодно будет петь. Крепче не было союза, обнимались с двух сторон. Ты бесплатно пел, Карузо, а она за миллион. Ты вообще в большом порядке, но хоть голос золотой, ты пока - яички всмятку, а вот Игорь - тот Крутой.


Иосифу Кобзону

Как широка страна родная, Как много в ней лесов, морей. В какой стране еще - не знаю,
В неволе пел бы так еврей.


Владимиру Жириновскому

Остановиться уж пора бы, хотя бы папу пожалей. При всей твой любви к арабам не станешь русским – ты еврей! Тебе и стыдно, и обидно, а пятый пункт как в спину нож, но по лицу, Володя, видно, что ты на маму не похож.


Татьяне Дорониной

Клубника в сметане, Доронина Таня, Другого ты в ней не ищи. И ляжет в постель, и на сцене так встанет, как будто «Шанели» накапали в щи.

https://www.blogger.com/blogger.g?blogID=2339958653867382582#allposts
</i>

Комментариев нет:

Отправить комментарий