<b> ▓ ▒ Хроника текущих событий</b>

Из самого интересного…

◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚   ◈

<b>«Мы ехали за свободой» </b>

<i>

Писательница, журналист, переводчик, автор книги воспоминаний об Иосифе Бродском Людмила Яковлевна Штерн не просто свидетель эпохи: в истории ее семьи оставили свой след и война 1812 года, и революция, и еврейская эмиграция из Европы в конце 30-х, и ленинградская блокада, и государственный антисемитизм, и диссидентство. О том, при каких обстоятельствах ее дед познакомился с Лениным, за какую неосторожную фразу отца забрали в Большой дом, почему, несмотря на наличие формы секретности, ее саму с легкостью выпустили из Союза, а также о сходстве и различии между двумя ее близкими друзьями, Бродским и Довлатовым, Людмила Штерн рассказала в интервью Jewish.ru.

</i>

О БРОДСКОМ, ДОВЛАТОВЕ И ПРЕОДОЛЕНИИ РОССИИ

— Когда вы с мужем решили, что надо ехать?

❝ ❞ — В 70-х начались все эти разговоры, кухонные посиделки. Мы были благополучной семьей, оба — кандидаты наук. Жили в прекрасной квартире около Исаакиевской площади. Машина «Жигули», дочка в английской школе. По тем меркам — предел мечтаний. Но очень много всего накопилось. Например, Витя со своими коллегами сделал большое открытие, группу представили к Государственной премии. Но не дали, потому что Витя, возглавлявший группу, — еврей. Не такая уж большая обида, бывало гораздо хуже, но это была последняя капля. Стало как-то невыносимо.

Конечно, сейчас размахивать руками и говорить о том, какими мы были отважными диссидентами, нельзя. Мы не вышли в 1968-м на Красную площадь с Наташей Горбаневской протестовать против вторжения в Чехословакию. Мы ничего не сделали в 1956 году, когда были венгерские события. Правда, мы активно распространяли сам - и тамиздат. Готовили первое издание Бродского и других поэтов. Конечно, подвергали себя риску, но это недостаточно для того, чтобы считать себя диссидентами. Мы боялись, что нас не выпустят, потому что у Вити и у меня была форма секретности. Но тем не менее нас выпустили всего через восемь месяцев нервного ожидания. Думаю, потому что наша прекрасная квартира кому-то из партийных упырей очень приглянулась.

5 сентября 1975 года мы улетели в Вену, потом в Италию, где прожили четыре месяца. Нас проверяли на туберкулез, сифилис и принадлежность к коммунистической партии. Оказалось, что мы чисты со всех сторон. И мы с Витей, дочкой Катей и мамой приехали в Нью-Йорк. Жили там десять месяцев, потом Витя получил предложение по работе из Бостона, где мы до сих пор и живем.

— Последнее время я все чаще слышу фразу: «Вы едете в Америку за свободой, а там ее еще меньше, чем в России». Что вы думаете по этому поводу?

❝ ❞ — Это полный бред. Свободы никакой в Союзе не было. А в Штатах… Если у тебя руки работают, голова варит, ты не делаешь ничего противозаконного, платишь налоги и у тебя есть хоть какие-нибудь идеи в голове, то добиться ты можешь чего угодно. Меня не перестают удивлять наши иммигранты, которые, не зная ни слова по-английски, вздыхают: «Ой, какая скука здесь, ни в кино не пойти, ни в театр». Или, как говорила одна женщина: «Я, конечно, знала, что здесь говорят по-английски, но не до такой же степени!»

Кроме того, мы ехали не за сытой жизнью. Мы были политической эмиграцией и нас выпустили благодаря поправке Джексона-Вэника, когда Брежнев решил менять евреев на зерно. В этом году поправке исполнилось 40 лет. Мы ехали за свободой и получили ее.

— Эмиграция еще теснее связала вас с Бродским и Довлатовым, с которыми вы дружили и в прежней жизни. Вы наверняка их внутренне сопоставляли и сравнивали между собой…

❝ ❞ — В предисловии к моей книге «Довлатов — добрый мой приятель» я описываю сплетение судеб Довлатова и Бродского. Они погодки, ленинградцы, эмигранты, оба жили и умерли в Нью-Йорке. Они никогда не вернулись домой, зато вернулись их произведения.

Судьбу Бродского, несмотря на выпавшие на его долю испытания, трагичной я бы назвать не решилась. Бродский попытался Россию «преодолеть». И ему это, кажется, удалось. Он полюбил Америку, много путешествовал, жил в Италии, Англии, Франции, Скандинавии и искренне считал себя гражданином мира. Его поэтическая звезда оказалась на редкость счастливой: он успел вкусить мировую славу и насладился уникальными почестями. Такое очень редко выпадает на долю писателей и поэтов при жизни. В возрасте пятидесяти лет он женился на молодой красивой женщине. Она родила ему дочь Анну, которую он обожал. Трагедией стала его ранняя смерть.

Трагичной ли была жизнь Довлатова? Думаю, что да. Сергей каждой клеткой был связан с Россией. Европой не интересовался, Америку знал только эмигрантскую и добровольно не выходил за пределы так называемого «русского гетто», хотя именно Америка первая оценила масштаб его литературного дарования. Мало того, почти все, что он написал, издано по-английски. Десять публикаций в журнале New Yorker, которые осчастливили бы любого американского прозаика, были Довлатову, разумеется, лестны и приятны, но не более того. Вот что он писал о себе:

 «Я — этнический писатель, живущий за 4000 километров от своей аудитории. При этом, как выяснилось, я гораздо более русский, точнее — российский человек, чем мне казалось…»

Настоящей трагедией для Довлатова была глухая стена, которую советская власть воздвигла между ним и его читателями в России. Он страстно мечтал о литературном признании на родине и по трагической иронии судьбы не дождался его. При жизни он довольствовался славой в Брайтон-Бич, а в России был известен в основном как журналист радиостанции «Свобода».

Он ушел на пороге славы, не зная, что станет любимейшим прозаиком миллионов соотечественников. Не знал, но чувствовал. В 1984 году, за шесть лет до своей кончины, в интервью американской журналистке Довлатов сказал:

 «Моя предполагаемая (русская) аудитория менее изысканная и тонкая, чем, например, у Бродского, зато я могу утешать себя надеждой, что она более массовая».

Его надежды оправдались. За годы, прошедшие со дня его кончины, его слава разрослась невообразимо. Произведения Довлатова издаются и переиздаются огромными тиражами. Его творчеству посвящают международные конференции, о нем ставятся спектакли. Количество книг о Довлатове, опубликованных за столь короткий срок после его смерти (если не считать книг об Иосифе Бродском) почти беспрецедентно в русской литературе.

Впрочем, слава Бродского и популярность Довлатова имеют совершенно разные корни. Бродский, хоть многие и считают его первым поэтом России конца ХХ столетия, в силу своей элитарности и сложности не стал «народным» поэтом, как по той же причине не стали народными поэтами ни Мандельштам, ни Пастернак, ни Цветаева. А популярность Сергея Довлатова среди читающей России на стыке двух веков сравнима с популярностью Владимира Высоцкого в 60—70-х.

Я много раз слышала стереотипную фразу о Довлатове: «Довлатов — наш человек, он понял самую душу народа!» Вероятно, обладая волшебной отмычкой, он умудрился открыть дверцу к «загадочной» русской душе.

Кстати, именно этим талантом, а не собиновским тенором и не армстронговским хрипом был так дорог всем нам Владимир Высоцкий. Но есть еще одно, разумеется, шутливое между ними различие: Бродский любил кошек, а Довлатов — собак.

— А вы сумели «преодолеть» Россию?

❝ ❞ — Очень сложный вопрос. Нет. Пожалуй, не сумела.

Беседовала Юлия Абелев

   ◈  ๚๚๚    ◈◈◈   ๚๚๚   ◈

➠ http://www.jewish.ru/style/woman/2014/12/news994327104.php

๚๚๚  ◈◈◈   ๚๚๚