<b> Помним</b>

❖ ❦  ❥ ❖ ❧  ❤ 

<b>

Елизавета Ауэрбах

</b>

♥ ღ ♥

<i>

К счастью для тех, кто не мог быть по молодости слушателем и зрителем на ее концертах, авторские рассказы Ауэрбах сохранились в записях. И сейчас Елизавету Борисовну можно видеть и слышать. Можно ее рассказы и прочитать. Они ведь не только вершина эстрадного жанра. Они - настоящая большая литература..

Елизавета Борисовна  Ауэрбах, писатель, актриса эстрады, народная артистка РФ. Родилась в Москве.

 .

 В 1935 году поступила на режиссерский факультет Театрального техникума, после окончания второго курса   в 1937 году была принята во вспомогательный состав МХАТа.

В этом театре Ауэрбах работала четверть века, играла в основном второстепенные роли.

В 1941-45 гг. выступала с концертами в составе фронтовых бригад. Писать рассказы начала после войны.

Выступления с ними в концертах пользовались успехом.

В конце 50-х - начале 60-х гг. Ауэрбах оставила театр, целиком посвятив себя эстраде.

Ее ранние рассказы связаны в основном с фронтовой тематикой и театром. Впервые опубликованы в журнале "Театр" (1956).

Ауэрбах написала и многочисленные рассказы о детях, мир которых она хорошо понимает и передает.

Ауэрбах выступает в школах, устраивая как бы дополнительный урок, на котором она читает детям и классику, и собственные рассказы.

И, конечно, актерский шедевр «Адъютанта»,— чета Либерзонов, две маленькие роли старого ювелира Исаака и его жены, сыгранные всегда удивительно смешным и человечным Борисом Новиковым и чтицей Елизаветой Ауэрбах. Ауэрбах рассказывала, что после премьеры «Адъютанта» ни один ее концерт не проходил без фразы на бис: «Исаак, не валяй дурака, им нужен Федотов!» Снимался этот шедевр на удивление быстро. По дороге в костюмерную Ташков объяснил актрисе суть эпизода. Затем пару раз прорепетировали. Елизавета Ауэрбах поинтересовалась, когда будет непосредственно съемка. Евгений Ташков, разговаривавший по телефону, удивился: «Какая съемка? Все уже снято. Большое спасибо».

</i>

♥ Ⴖ ♥

<b>Елизавета АУЭРБАХ

 ЗАДУШЕВНАЯ ПОДРУГА ВЕРКА

</b>

<i>

Я в детстве любила заглядывать в окна домов, рассматривать альбомы с чужими фотографиями и прислушиваться к разговору незнакомых людей. Мелькнувший в окне профиль я дорисую в портрет, из обрывка фразы сочиню монолог, и из выцветшей фотографии на меня взглянет живое лицо.

Я любила книжки с потерянным концом. Мне всегда хотелось «невероятных» событий, наверное, поэтому я очень много врала, у меня даже был такой период, когда я врала без всякого смысла, просто чтоб было интереснее. Например, я стою в луже, мать, увидев это из окна кричит: «Выйди сейчас же из воды».— Я спокойно спрашиваю: «Из какой?» — «Из той, в которой ты стоишь!» Я удивленно поднимаю брови: «Я стою на сухом месте».

Мама выбегала во двор, делала рукой такой жест, который заставлял меня вылететь из этого «сухого» места. Но я на нее не обижалась.

На смену бессмысленному вранью пришло вранье осмысленное. Я поняла, что можно вырезать кукол из картона мамиными маникюрными ножницами, рядом положив наши детские, и, заслышав мамины шаги, немедленно брать большие. Мама говорила: «Мне кажется, что ты берешь мои ножницы, они стали совсем тупые». — «В пустыне, — отвечала я, — людям кажется, что они видят вдали моря и речи—это мираж, но это пройдет» ...

С возрастом, конечно, бессмысленное вранье прошло совсем, осмысленное — почти совсем, но фантазия росла вместе со мной и делала мою жизнь интересней.

В школе, в которой я училась, было дровяное отопление. Однажды во время большой перемены выяснилось, что большинство ребят не подготовилось к следующему уроку. Стали думать, кап быть; я предложила завалить дымоход кирпичами, которых было много во дворе школы, и открыть окна, а был холодный сентябрьский день; учитель войдет, скажет: «Ах, как холодно» и попросит затопить, дым повалит в класс, и все пойдет как по маслу! Мы так и сделали, и учитель сказал: «ах...», и дым повалил в класс, и мы весь урок весело бегали за истопником и уборщицей.

В школе у меня была задушевная подруга Верка, которая так же, как я, обожала «невероятные истории».

Как-то в старших классах готовился литературный вечер, посвященный молодому советскому поэту. Младшие классы на вечер не допускались, но накануне концерта заболели двое исполнителей, в требование к исполнителям было одно — звонкий голос. Звонче, чем у меня и задушевной подруги Верки, голоса не оказалось, так мы стали артистами. Нам дали выучить слова и объяснили, что на сцене нас поставят в шеренгу лицом к публике, и когда мой сосед справа толкнет меня в бок, я а рупор долина буду сказать «труд труби, труд труби, труд труби в трубу», а на слове «в трубу» я должна буду пихнуть задушевную подругу, и она скажет «бей барабан, бей барабан, бей барабан борьбу». Слова мы выучили насмерть, у меня весь дом говорил: «труд труби».

Наступил вечер, раскрылся занавес. Я стала рассматривать публику, и мне очень понравился огромный человек, который сидел как-то боком, выставив ноги в проход. Он был похож на Гулливера, я улыбнулась ему, он улыбнулся мне, и тут я получила сразу два толчка в бок; слова вылетали у меня из головы, будто их никогда и не было.

Ужасная пауза полезла на сцену, потом в зрительный зал, я в отчаянии взглянула на Гулливера и увидела, что он смотрит на меня, усиленно шевеля губами, как бы подсказывая мне слова. «Откуда он их знает?» — подумала я и, тут что-то уловив, все вспомнив, на всю школу закричала: «Пруд пруди, пруд пруди, пруд пруди, а трубу». На словах «в трубу» я так толкнула задушевную подругу, что та отлетела в сторону и радостно прокричала: "Бей барабан, бей барабан, бей барабан борьбу».

Я взглянула на Гулливера, он хохотал, чуть не падая со стула. Занавес закрыли под смех и аплодисменты, и тут все на меня набросились, говоря, что я испортила вечер. Учитель литературы тряс меня за плечи, говоря; «Неужели ты не понимаешь, что ты сказала? Чтоб не огорчить его еще больше, я сказала: «Понимаю». Мне кажется, именно с этого вечера я окончательно решила стать актрисой.

Уже окончив школу, все с той же задушевной подругой Веркой решили мы поехать в воскресенье на дачу к знакомым, и у нас оказалось довольно много всяких покупок. Я предложила свернуть вещи в виде ребенка в детское одеяльце — тогда сядем в трамвай с передней площадки, в поезде — в детский вагон, и все пойдет как по маслу.

В трамвае мне действительно сразу уступили место и милые женщины, стоявшие и сидевшие рядом, стали мне советовать открыть личико ребенка, так пак было жарко и душно. Одна тетка даже попробовала отогнуть одеяло. «Оставьте меня в покое, — сказала я, — у моего ребенка скарлатина, ему неприятно глядеть на свет. Как меня высадили из вагона, не помню, задушенная подруга выпрыгнула на «оду, а из окон трамвая граждане с удивлением глядели, как из моего «заразного ребеночка» на землю сыпались всякие свертки.

Когда, окончив школу, я поступила в театр, задушевная подруга Верка сказала: «Наконец ты найдешь применение своей фантазии, актерам фантазия очень нужна». Но задушевная подруга Верка ошиблась, театр не воспользовался моей фантазией, и тогда я придумала писать рассказы. Теперь я еще жаднее заглядываю в окна домов, рассматриваю альбомы с чужими фотографиями, гляжу на все во все глаза и слушаю... И жить мне стало еще интереснее...

Мне кажется, что все мои рассказы правдивы и взяты из жизни. Но задушевная подруга Верка, прочтя мой рассказ, обязательно скажет: «Интересно, как было на самом деле?»

</i>

               ♥ ღ ♥

http://abrab.livejournal.com/106526.html