<b> Помним</b>
❖ ❦ ❥ ❖ ❧
❤
<b> СТРАННАЯ ЖИЗНЬ Д. ШОСТАКОВИЧА </b>
Родился: 25 сентября 1906 г., Санкт-Петербург
♥ ღ ♥
<b> Алексей Мокроусов</b>
<i>
После «Москвы-Петушков» Веничка Ерофеев стал писать роман
«Дмитрий Шостакович». В тот момент, когда все ожидали публикации в самиздате,
автор объявил, что рукопись утеряна — украдена в электричке вместе с авоськой,
в которой лежали две бутылки вермута. После смерти Ерофеева в печати тем не
менее появились главы романа, но они выглядят чистой воды мистификацией.
Мистифицировал читателей, видимо, и сам Ерофеев, не написавший, скорее всего, о
Дмитрии Дмитриевиче (Д. Д.) ни строчки. Но в жесте его масса смыслов.
Что такое Шостакович? Можно ли его понять, объять и описать?
Запад в свое время впал в глубокую депрессию, не поверив, что возможен такой
композитор в таком Советском Союзе. Его музыка столь многим помогала выжить
физически и в то же время его статус обязывал к таким поступкам, что голова
просто отказывалась понимать происходящее.
Поклонники готовы к радикальной защите: «Шостакович — жертва
и глашатай непоправимой трагедии. Рука не должна еще подниматься писать о нем,
потому что до этого сгустка боли пока страшно дотрагиваться. Можно только
преклонить колени перед честностью гения, сумевшего излить в нотах громадность
и тяжесть испытаний, выпавших на долю его народа, — пишет филолог и мемуарист
Валентина Чемберджи. — Как через Баха (не забудем, что «бах» — «ручей»
по-немецки) Бог разговаривал с людьми обо всем на свете, так через Шостаковича
Он говорил с ними о страшном, безумном, направленном на уничтожение
человеческой души. Грех поминать его имя всуе и судить о нем, как сейчас это
модно делать».
Но и молчать о Шостаковиче невозможно.
Золотой век, или На лезвии бритвы
Как рождаются гении, непонятно. Набор случайностей и «сора»
в их биографиях поражает воображение.
♥
ღ ♥
Молоденький тапер в синематографе «Светлая лента» (ныне
«Баррикада»), один из десятка в петроградских кинотеатрах начала 20-х,
заболевает туберкулезом лимфатических желез. Ректор Консерватории Глазунов
прилагает массу усилий, чтобы отправить тапера после операции на лечение в
Крым. Говорят, настойчивость Глазунова спасла жизнь 17-летнему Шостаковичу.
Сам он впоследствии не раз сыграет столь же решительную роль
в чужих судьбах. Но пока что на дворе 20-е, и буйство молодой композиторской
фантазии не знает границ.
Шостакович, собственно, еще на распутье: он выбирает между
стезей пианиста и композитора. Его исполнительские успехи очевидны: лишь из-за
стечения обстоятельств на Шопеновском конкурсе в Варшаве он получает в 1927
году не премию, а диплом. Но сочинительство берет верх над интерпретаторством.
К 28 годам Шостакович создает произведения, способные завершить иную биографию,
— от оперы «Нос» и трех симфоний до балетов «Золотой век» и «Болт». На выставке
в Филармонии его бюст стоит в одном ряду с бюстами Моцарта и Бетховена, почти
как классика его включают в разные жюри.
Ироничное мышление Шостаковича, его насмешливость и даже
ерничество сполна проявлялись в музыке 20-х — середины 30-х, насыщенной
цитатами и аллюзиями, которые может позволить себе абсолютно свободный человек.
Здесь самое время начать описывать милые черты в характере
Д. Д. Например, как крупнейший композитор эпохи выбегает к гостям в фартуке,
поскольку варит детям кашку, или дарит любимой пальто, а затем приходит за ним
утром: оно мне нужнее! Или рассказать о его житейской неприспособленности,
доходившей до нелепого. Так, он вернул государству дачу, подаренную Сталиным, а
на одолженные у Хачатуряна деньги купил дом у генеральской вдовы в Жуковке.
(Арам Ильич был в шоке: мы что, все теперь должны возвращать даренное?) Ближе к
старости один из богатейших, по идее, композиторов мира захотел купить
импортный автомобиль. Д. Д. запретили потратить его же валюту: а советские
машины чем вам плохи?
Но что-то мешает такому бытовому повороту сюжета. Когда в
36-м газеты в Киеве встречают его статьей «К нам приехал враг народа
Шостакович» и на протяжении многих месяцев он ставит у кровати на ночь
чемоданчик с вещами, приходится говорить об ином. Для своего любимца судьбе
было бы логичнее избрать другую родину. Судьба же предпочла Россию.
Ножницы эпохи — то немногое, что не зависит от человека, на
что он не способен повлиять при рождении и с чем вынужден считаться на
протяжении всей жизни. Шостакович очень не любил людей, делавших вид, что
ножниц нет вовсе. Пикассо он называл «сволочью». Без всякого принуждения, живя
в свободной стране, тот флиртовал с коммунистами во времена, когда его коллег в
СССР откровенно гнобили. Д. Д. восхищался творчеством Стравинского, но презирал
Стравинского-человека, равнодушного к страданиям других.
Как ни странно это выглядит сегодня, в искусстве 30-х
оставались области, где сталинская паранойя проявляла себя не столь кроваво,
как в литературе или театре. По сравнению с другими творческими союзами
репрессии вроде бы коснулись Союза композиторов в наименьшей степени.
Но партия не забывала музыкантов. Мелодии стали символом
новой эпохи: марши и песни не только помогали строить и жить, но оказывались
той эстетикой, что скрепляла страну крепче решений съездов. Звуковое кино —
главная площадка музыкальной пропаганды, и Шостакович, разделивший успех
«Трилогии о Максиме», «Волочаевских дней» и «Человека с ружьем», оказывается
здесь далеко не последним автором. Впрочем, и это ни от чего не спасало.
Сталин посмотрел «Леди Макбет Мценского уезда» лишь в январе
1936 года в Большом. К этому времени опера два года с успехом шла в Ленинграде,
в Музыкальном театре в столице ее режиссировал Немирович-Данченко, ставили ее и
по миру, в том числе в Америке. Нельзя сказать, что «Леди Макбет» нравилась
всем. Стравинский ее сильно недолюбливал: «В ‘Леди Макбет’ отвратительное
либретто, музыкальный дух этого произведения направлен в прошлое, а музыка идет
от Мусоргского». И Рихтер позднее недоброжелательно отзывался о «Леди», тем не
менее в 30-е именно в Шостаковиче видели главную надежду советской оперы. Но
анонимная статья «Сумбур вместо музыки» в «Правде» 28 января 1936 года (писал
ее вроде бы Давид Заславский, известный позднее гонениями на Зощенко и
Ахматову) была на редкость плоской и агрессивной: «Композитор, видимо, не
поставил перед собой задачи прислушаться к тому, чего ждет, чего ищет в музыке
советская аудитория. Он словно нарочно зашифровал свою музыку, перепутал все
звучания в ней так, чтобы дошла его музыка до потерявших здоровый вкус
эстетов-формалистов. Он прошел мимо требований советской культуры изгнать
грубость и дикость из всех углов советского быта». Больше Д. Д. опер не писал.
На фоне арестов друзей, исчезновения партчиновников и
военных (Шостакович был дружен с Тухачевским) собственная его судьба выглядела
ясной. Арест казался неминуемым. Не удивительна нервозность Д. Д., о которой
напишут многие мемуаристы. От него словно исходила какая-то пульсирующая сила
внутреннего отторжения, мешавшая приблизиться к нему даже физически. С годами
прибавились и фобии: порой лужа казалась ему непреодолимым препятствием. «В
жизненных обстоятельствах он даже не Гамлет (в традиционном смысле
неуверенности, колебаний), а Подколесин. В музыке — с первых шагов! — никаких
сомнений» (Григорий Козинцев).
Шостакович не был сломлен, но был напуган на всю жизнь,
протекавшую отныне в двух измерениях, сиюминутном и вечном. Мало у кого из его
современников искусство компромисса достигло такой высоты, когда интересы
пошлой действительности берутся во внимание, но не приводят к измельчению
таланта. Даже заказная музыка Д. Д. выглядит профессиональной. Но все эти
«Песни о лесах», кантата к съезду партии, посвящения революции, и даже «Марш
советской милиции» не отменяли в музыке главного, того, из-за чего современники
готовы были услышать в Шостаковиче свой голос и свою боль. Постоянно
преследовавшая его тема смерти не прием, но главное содержание его музыки, та
экзистенция, что так к ней притягивала. А если приходилось «откупаться» от
власти заказными сочинениями, так он был готов.
До 1953 года Шостакович пять раз получал Сталинскую премию и
чуть было не выиграл конкурс на гимн СССР. В декабре 1943 года в Большом театре
слушали два вышедших в финал гимна (перед ними исполнили зарубежные гимны, а
также «Боже, царя храни!»). Д. Д. не скрывал, что хотел победы: «Хорошо бы мой
гимн приняли. Была бы гарантия того, что не посадят».
После прослушивания на ужин в правительственную ложу к
Сталину позвали руководителя Ансамбля песни и пляски Советской Армии Александра
Александрова (ему и предстояло стать автором гимна) и Шостаковича. Сталин
похвалил Шостаковича, но назвал музыку Александрова более торжественной, что не
удивительно: многие годы она звучала как гимн большевиков.
<b> </b>
Полностью читать http://lebed.com/2004/art3822.htm
</i>
♥ ღ ♥
Комментариев нет:
Отправить комментарий