▒▓▒ <i> <b> Хроника текущих событий

Из самого интересного…</i></b>

◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈ 

<b>

Борис Шапиро-Тулин

РАССКАЗ ПРО ПЕРСТЕНЬ И НЕ ТОЛЬКО

</b>

<i>

Вначале была Барселона, а перстень был потом. Хотя, пожалуй, это не совсем так. Барселона и перстень были одновременно. Ну если не день в день, то, по крайней мере в течение тех трех суток, во время которых я бродил по старинным улицам. По утрам, покидая корабль, я поднимался к Барселоне по ступеням припортовой площади. В центре площади стоял памятник Колумбу и бронзовый авантюрист пытался отвадить меня  от попытки проникнуть в этот город, для чего властно указывал в противоположную сторону, в сторону моря, сливавшегося вдалеке с нагнувшимся к нему небом.

Ступени, по которым вопреки призывам Колумба я все-таки поднимался, были отполированы подошвами, изготовленными в разных городах, странах, континентах и, может быть, даже в разные века и разные эпохи. Но я не думал об этом. Ступени разделяли мир на две неравные части. Одна состояла из раскаленного асфальта, запыленных деревьев, ярких витрин, запахов кофейн, автомобильных выхлопов и женских духов. Другая – подымавшаяся в небеса по таинственной чешуе  построек Гауди, была миром воспоминаний, но воспоминаний, состоящих не из чередования поблекших кадров на старой фотопленке, а из тех, что можно, наверное, назвать памятью чувства, когда раз за разом возникают ощущение, что ты здесь уже когда-то был, но помнишь не эти дома и улицы, не эти мощенные камнем подъемы и спуски, а помнишь восторг души или ее грусть, а может быть даже и горечь, то есть все то, что однажды испытал в этих местах, и запомнил, и пронес через множество рождений, и вот снова тебе представилась возможность радостно узнать не этот многократно изменившийся город, но себя самого, исчезнувшего когда-то отсюда, чтобы теперь появиться вновь. И только один единственный предмет внезапно вынырнул из давно утерянного прошлого – странный перстень, разделенной по диагонали на две половинки - черную и белую, поверх которых жили своей жизнью двенадцать маленьких бриллиантов.

Не помню уже точно, в какой из трех дней это случилось, да, наверное – это не столь важно. Все три дня были похожи один на другой оглушающей жарой, накатывающейся с самого утра, синим небом без намека на хоть какое-нибудь облако и бесконечным хождением от одного музея, который надо было непременно посетить, до другого, не менее знаменитого. Помню только, что в тот день, когда мы с перстнем обрели друг друга, я незадолго до полудня вышел из музея Пикассо и не спеша направился по залитой солнцем улице Принцессы в сторону недостроенного костела Гауди. Правда, вскоре мое продвижение по этой улице неожиданно прервалось и виной тому был малыш, который пронзительно рыдал около одного из домов, укутанного по самую крышу густыми зеленными побегами. Малыш плакал протяжно, без каких бы то ни было пауз и при этом колотил ручонками присевшего перед ним папашу, а тот, пытаясь унять своего безутешного отпрыска, дул в желтую игрушечную трубу, издавшую такой же пронзительный звук, как и рыдание его сына. Жара, помноженная на эти звуки, сделалась уже совершенно невыносимой, и я толкнул дверь первой попавшейся лавки, в робкой надежде на тишину и работающий кондиционер.

Лавка оказалась пустой и после ослепительного солнца - полутемной. В углу в плетеном кресле раскачивался важного вида толстый господин в джинсовых шортах и белоснежной рубахе. У него были роскошные усы, закручивающиеся кверху на манер Сальвадора Дали, а из под усов торчал остаток сигары, которую он, видимо, недавно докурил и теперь просто перекатывал между губ, наслаждаясь вкусом табачного листа. Господин приветливо кивнул и широким жестом показал на множество стеклянных витрин, расположенных по периметру лавки. Витрины были подсвечены какими-то странными слегка отдающими синевой лампами и оттого предметы, расположенные на полках, выглядели не то, чтобы таинственно, но уж точно хранящими внутри себя некую загадку. Очевидно это было так и задумано, потому что на полках стояли разнообразные фигурки каких-то заморских идолов, медные подзорные трубы, старинные астролябии, всевозможных размеров хрустальные шары, известные, как шары ясновидения, китайские гадательные книги, руны, нанесенные на поверхность различных материалов и, конечно, бесчисленные колоды карт Таро от современных в ярких упаковках до  сохранившихся раритетов, помещенных в изящные шкатулки из ценных пород дерева, чье внутреннее пространство было устлано красным шелком или бордовым бархатом.

Я бродил вдоль этого великолепия, чувствуя спиной цепкий взгляд господина, продолжавшего покачиваться в кресле. Но когда я обошел все полки и вернулся к той, что меня почему-то заинтересовала больше других, хозяин лавки неожиданно оказался рядом. Он вопросительно смотрел то на меня, то на витрину, и мне ничего не оставалась, как указать на маленький со спичечный коробок футляр, на котором, если приглядеться, можно было различить рисунок, изображавший фигуру  человека, выглядывавшего из-за дерева. Это был, пожалуй, самый непритязательный предмет, почти незаметный среди той роскоши, что его окружала. К тому же он был задвинут в угол почти за край рамы, обрамлявшей стекло витрины, да и свет  небольшой лампы практически не дотягивался до этого удаленного от нее места.

На самом деле, указав на этот небольшой по размеру футляр, я уже раздумывал как мне вежливо от него отказаться. В мои планы не входило приобретение никаких экзотических предметов, да и с наличными, если честно, было не густо. Но к моему удивлению хозяин лавки не спешил достать из-за стекла  странный коробок. Он продолжал жевать сигару и при этом внимательно и как-то чересчур оценивающе смотрел на меня. Пауза затягивалась, я начал переминаться с ноги на ногу и краем глаза пытался определить расстояние до входной двери. Увы, в тот момент, когда по моему разумению можно было наконец попрощаться и я приготовился произнести знаменитое – adios, толстяк вынул изо рта размочаленную сигару и сурово спросил: - Ду ю спик инглиш? Я мысленно собрал воедино все, что знал по-английски, и гордо ответил: - Ес ай нот.  – Раша? – догадался толстяк. – Москва, - ответил я. После этого все сразу переменилось.

Буквально через минуту я обнаружил себя за небольшим столом, на котором стояла бутыль с вином, два бокала, коробка с ароматными сигарами, специальные ножницы к ним, пепельница, и зажигалка, усыпанная блестящими камешками. Из этой зажигалки при нажатии на клавишу, то ли позолоченную, то ли действительно сделанную из благородного металла гулко вырывалась длинная струя голубого огня, что и было неоднократно продемонстрированно, поскольку хозяин лавки раскурил очередную сигару. Я же, в свою очередь, сделать этого не решился, несмотря на придвинутую ко мне коробку с загадочным названием «DIPLOMAT» на ее крышке. Едва сигара была раскурена, из-за какой-то незамеченной мной до сей поры двери показалась высокая тощая дама с лицом, на котором, словно на витрине, была выставлена дежурная улыбка. Дама поставила на стол блюдо с сухим печеньем, выглядевшем так же аскетично, как и она сама, после чего хозяин нетерпеливо махнул в ее сторону рукой, и мы снова остались одни.

До этого момента, точнее до момента, пока мы не осушили по бокалу терпкого, слегка щекочущего язык вина, толстяк в шортах и белоснежной рубашке не проронил ни слова. Зато потом, когда бокалы вернулись в исходное положение, на меня обрушился такой поток информации, что со стороны могло показаться, будто я пришел сюда исключительно для того, чтобы начать писать биографию хозяина лавки. Правда, из всего сказанного запомнил я только, что звали толстяка Януш Жичка, что родители его (мама - русская, папа – поляк) успели из Речи Посполитой (так он называл Польшу) уехать в Англию буквально перед началом  Второй Мировой Войны, что имя свое он получил в честь деда Януша, что русским владеет с детства (на этом настаивала мама) и что в Испанию его семья перебралась, как только скончался Каудильо, потому что на этом настоял брат отца, у которого здесь давно уже был антикварный бизнес.

Наверняка, я что-то упустил, но для последующих событий все это не имело практически никакого значения. Когда бутыль с вином наполовину опустела, толстяк прервал свой словесный поток, хлопнул в ладоши и в комнате в очередной раз возникла высокая, худощавая дама, только вместо дежурной улыбки на сей раз нам было явлено совсем другое лицо с надменным взглядом и презрительно поджатыми узкими губами. Хотя, возможно, мне это показалось, потому что вино было не только терпким, но и основательно искажающим восприятие всего происходящего. Дама отодвинула на край стола блюдо с печеньем переместила туда же бутыль и оба бокала, а на расчищенное место осторожно водрузила маленький футляр, тот самый, что почему-то привлек мое внимание. И вот здесь началось самое интересное.

Толстяк осторожно вынул из футляра колоду миниатюрных карт Таро, и я заметил, что каждая имела по периметру целый ряд загадочных символов. Затем он спросил мое имя, перевернул карты рубашками кверху, образовал из них некую фигуру, потребовал, чтобы я назвал число, месяц и год своего рождения, произвел в уме какие-то подсчеты и карты, соответствующие этим датам, присовокупил к тем, что уже были на столе. Пауза, повисшая потом, длилась бесконечно долго. Толстяк зачем-то массировал свои пальцы, шептал какие-то слова, тер щеки, подкручивал усы, морщил лоб, закрывал то один глаз, то другой и вообще вел себя, на мой взгляд, не совсем адекватно. Зато потом, когда он стал попарно открывать карты, лежащие перед ним, и рассказывать о событиях моей собственной жизни, все эти забавные мелочи моментально отошли на второй план. Самое потрясающее - он рассказал мне даже о том, что я сам давно уже приказал себе забыть сразу и навсегда, например, о случае с мотоциклом, происшедшем в далекой юности. Я понимал, что каким-то образом он выуживал информацию из моего подсознательного, как бы глубоко она не была там запрятана, но когда он стал рассказывать о том, что меня ждет в ближайшем будущем, я вдруг испугался и попросил его этого не делать.

- Напрасно, - сказал толстяк, - моя задача состоит в том, чтобы раскрыть перед Вами своеобразную демоверсию. В дальнейшим Вы научитесь работать с этими картами сами.

- С чего Вы взяли? – в первый раз за все это время я позволил себе усмехнуться.

-  Условие человека, который принес сюда эту колоду, - мой собеседник бережно собрал карты. - Он велел мне отдать их тому, кто именно в этот день не позднее полудня зайдет сюда и укажет на них. - Толстяк снова придвинул к себе бокал, налил, выпил, внимательно посмотрел на меня и добавил, - а еще он просил в придачу к ним присовокупить один любопытный перстень.

На сей раз чопорная дама появилась без всякого дополнительного сигнала, похоже, она подслушивала, стоя за дверьми, сливавшимися со стеной. На ладони, которую она несла, выставив перед собой, лежал перстень, тот самый, о котором я говорил в самом начале. Перстень, который я уже откуда-то знал, словно видел его однажды, давным-давно, но вот где и когда именно - забыл начисто. Я повертел его в руках и на внутренней стороне прочел слово, написанное по латыни: Nil desperandum. Слово это тоже показалось мне знакомым. Я произнес его вслух и понял, что в какой-то из прошлых жизней множество раз мысленно его проговаривал.

Вот, собственно, и вся история. Работать с этими странными картами я научился довольно быстро, поражая своих друзей способностью раскрывать через них все значимые события их жизни. Кого-то мне удалось предупредить о болезни, кому-то рассказать о предстоящих переменах в судьбе, а одного даже спасти от взрыва гранаты, подложенной под днище его автомобиля. Впрочем, эти «интеллектуальные забавы» мне вскоре надоели, да и уставать от них я стал изрядно. Но вот что интересно – едва я прекратил общение с картами, перстень тот час же куда-то запропастился. Лежал рядом с ними в ящике стола и вдруг исчез. Я даже решил, что его тайком прихватил кто-то из мастеров, настилавших полы в моем кабинете.

Прошло почти двадцать лет. А недавно мой сын - дипломированный психолог, изучающий измененные состояния сознания, в том числе вызванные различными символами, вспомнил про загадочные карты. Я указал место, где они лежали, и он, выдвинув ящик письменного стола, внезапно обнаружил рядом с небольшим футляром то, что я считал уже утерянным безвозвратно – черно-белый перстень с 12 маленькими бриллиантами.

Теперь перстень у моего сына. Вначале тот был ему велик, но буквально несколько дней назад он снял перстень и показал мне его на просвет.

- Видишь, - сказал сын, - он  полностью принял форму моего пальца, странно, не правда ли?

- Чего уж тут странного?! - подумал я. – Закономерности странными не бывают.

 </i>

► http://gipnart.ru/details/rasskaz-pro-persten-i-ne-tolko.html