</b>
|░░<i>Кому отечество Россия, кому византийская метрополия по имени Москва, а Саше Аронову — москвичу по рождению и убеждению — Чистые Пруды. О, скамья за спиной Грибоедова! О, портвейн из гастронома на углу! И трубный Ароновский голос, слышимый, кажется, даже в милицейском околотке… Саша читал, где угодно, когда угодно и всем тем, кого стихи его заставляли прислушиваться.
Команда имела свои идеалы. Любой жанр в журналистике, даже очерки, называла «заметками». Команда распевала свои песенки и обладала странной манерой изъясняться, глотая слова и целые фразы. По ночам друзья переходили с одной квартиры на другую, чтобы жены не сердились.
Кажется, в редакции, он написал свои лучшие стихи. И читал их немедленно, схватив кого-нибудь за пуговицу.
Иногда он сооружал их из газетной строчки. Вот читает свежий оттиск, натыкается на заголовок «В полиграфическом профтехучилище», хватает листок, и начинается чудо:
«В полиграфическом профтехучилище» -
Право же, чем не строка?
День мой запутанный не отучил еще
Вздрагивать издалека.
Среди бела дня
Мне могилу выроют,
А потом меня
Реабилитируют.
Спляшут на костях,
Бабу изнасилуют.
А потом — простят,
А потом — помилуют.
Скажут: срок ваш весь,
Что-нибудь подарят…
Может быть, и здесь
Кто-нибудь ударит.
Будет плакать следователь
На моем плече.
Я забыл последовательность:
Что у нас за чем.
Пели на его вечерах, помимо меня, актеры Максим Суханов и Василий Мищенко, поэт Забельшенский, может, и другие, не знаю. Аронов сидел в углу сцены и слушал свои же песни, улыбаясь, с детским восторгом на лице.
Три своих сборника он увидел при жизни.
В восемьдесят седьмом, уже при Горбачеве, «Совпис» все же издал первую его книжку, «Островок безопасности», но Саше было уже пятьдесят пять.
Через пару лет вышли «Тексты» с предисловием Сергея Чупринина в «Книжной палате».
Тоненькую «Первую жизнь» удалось выпустить в библиотечке «Огонька» при Коротиче. Его подборки печатались в «Знамени». Мало это или много? Наверное, достаточно, чтобы поэта Александра Яковлевича Аронова услышал мир.
Хотя — что ему теперь до этого мира?
Он продолжает путь по своему туннелю, и может, слушая наши голоса, по-прежнему улыбается и курит свою вечную «Приму». </i> |░░
░░|░░|❤️░░|░░|░░|░░|░░|░░|
<b>Anatoly Golovkov
Израильские заметки
</b>
|░░<i>
</i> |░░
|░░<i>Кому отечество Россия, кому византийская метрополия по имени Москва, а Саше Аронову — москвичу по рождению и убеждению — Чистые Пруды. О, скамья за спиной Грибоедова! О, портвейн из гастронома на углу! И трубный Ароновский голос, слышимый, кажется, даже в милицейском околотке… Саша читал, где угодно, когда угодно и всем тем, кого стихи его заставляли прислушиваться.
И Гриша Кружков, поэт, переводчик. И Леня Жуховицкий со своим романом о журналистах и ароновским «Остановиться, оглянуться!». Юра Щекочихин, Юра Некрасов, Лена Анисимова, Паша Гутионтов, строгий Вадим Черняк, — все они гнездились внутри и вокруг газеты «Московский комсомолец».
Там и сложилась эта странная общность, которую потом назовут параллельной субкультурой. Безусловным лидером ее был Аронов.
Там и сложилась эта странная общность, которую потом назовут параллельной субкультурой. Безусловным лидером ее был Аронов.
Команда имела свои идеалы. Любой жанр в журналистике, даже очерки, называла «заметками». Команда распевала свои песенки и обладала странной манерой изъясняться, глотая слова и целые фразы. По ночам друзья переходили с одной квартиры на другую, чтобы жены не сердились.
Кажется, в редакции, он написал свои лучшие стихи. И читал их немедленно, схватив кого-нибудь за пуговицу.
Иногда он сооружал их из газетной строчки. Вот читает свежий оттиск, натыкается на заголовок «В полиграфическом профтехучилище», хватает листок, и начинается чудо:
«В полиграфическом профтехучилище» -
Право же, чем не строка?
День мой запутанный не отучил еще
Вздрагивать издалека.
------ 2
<i>
Аронов не был рожден публичным человеком, волновался даже перед небольшой аудиторией. Но даже зная, что в зале люди из КГБ, бросал свои строки наотмашь:
Аронов не был рожден публичным человеком, волновался даже перед небольшой аудиторией. Но даже зная, что в зале люди из КГБ, бросал свои строки наотмашь:
Среди бела дня
Мне могилу выроют,
А потом меня
Реабилитируют.
Спляшут на костях,
Бабу изнасилуют.
А потом — простят,
А потом — помилуют.
Скажут: срок ваш весь,
Что-нибудь подарят…
Может быть, и здесь
Кто-нибудь ударит.
Будет плакать следователь
На моем плече.
Я забыл последовательность:
Что у нас за чем.
Пели на его вечерах, помимо меня, актеры Максим Суханов и Василий Мищенко, поэт Забельшенский, может, и другие, не знаю. Аронов сидел в углу сцены и слушал свои же песни, улыбаясь, с детским восторгом на лице.
Три своих сборника он увидел при жизни.
В восемьдесят седьмом, уже при Горбачеве, «Совпис» все же издал первую его книжку, «Островок безопасности», но Саше было уже пятьдесят пять.
Через пару лет вышли «Тексты» с предисловием Сергея Чупринина в «Книжной палате».
Тоненькую «Первую жизнь» удалось выпустить в библиотечке «Огонька» при Коротиче. Его подборки печатались в «Знамени». Мало это или много? Наверное, достаточно, чтобы поэта Александра Яковлевича Аронова услышал мир.
Хотя — что ему теперь до этого мира?
Он продолжает путь по своему туннелю, и может, слушая наши голоса, по-прежнему улыбается и курит свою вечную «Приму». </i> |░░
<b>Anatoly Golovkov
Израильские заметки
</b>
|░░<i>
</i> |░░
Комментариев нет:
Отправить комментарий