° 。 ° ˛˚˛ * _Π_____*。*˚

˚ ˛ •˛•˚ */______/~＼。˚ ˚

˚ ˛ •˛• ˚ ｜田田｜門ღღ&emsp;  &emsp; <b>Михаил Бару. 

</b>

&emsp; <i>В кои-то веки приснился хороший сон. Будто бы приехала к нам на работу не комиссия из Минпромторга, а Набоков. Мы его встречаем хлебом-солью. Все в белых накрахмаленных халатах и он в таком же. Оно и понятно – он свой брат, химик. Только еще и любимый писатель. Рассказывал нам о новом предисловии, которое написал ко всем книгам, которые есть на свете. Чтобы они стали понятнее обычным людям вроде нас. Я читал это предисловие. Правда, сейчас уж и не помню о чем оно, но помню, что там было мое любимое предложение из «Дара» про тишину с тугим отверстием для песни жаворонка. И оно действительно все книги на свете сделало понятнее. Я там же, во сне чуть не заплакал от умиления. Мы поговорили и я, хоть и робел ужасно, но попросил Владимира Владимировича сфотографироваться с нами. Не со всей конторой, конечно, не с бухгалтерами и снабженцами, а только с химиками. И Набоков согласился. Мы стали строиться для снимка и тут вдруг один молодой сотрудник пролез между мной и писателем. Я расстроился ужасно. Черт побери, ведь этот сотрудник еще и не читал ни «Дара», ни «Защиты Лужина», ни «Весны в Фиальте». Небось, кроме «Лолиты» ничего и не читал, а если читал, то не понял ничего, а лезет… И я стал возмущаться и протискиваться к Набокову, а он, увидев как я расстроен, вдруг приобнял меня за талию и говорит:
– Возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть… Помните у Окуджавы?...
- Конечно, - отвечаю, - помню. Как не помнить. Я Окуджаву очень хорошо помню. И вас помню…
Зачем я это ляпнул… Даже сейчас неловко.
И мы пошли фотографироваться в лучах закатного солнца.