(̅_̅_̅_̅(̲̲̲̲̲̅̅̅̅̅̅(̅_̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̲̅_̅()~&emsp;  <b>Актерская курилка

</b> <i>

7 июля, исполнилось 88 лет со дня рождения народного артиста РСФСР Валентина НИКУЛИНА.

Валентин Никулин долгие годы был неотъемлемой частью «Современника». О нём писали, что даже среди ярчайших и разных лиц театра Никулин всегда выделялся, никогда не оставался незамеченным, – в первую очередь, всегда он был замечен и любим зрителем. Особая интонация актёра – в прямом и переносном смысле – сообщала спектаклю ноту высокой нравственности, требовательности к себе – и неуверенности, способности и готовности сомневаться.

Очень любивший «Современник» в целом и Валентина Никулина лично критик Александр Свободин писал: «Театр бывает знаменит и славен, но если это организм искусства, в нём непременно есть человек, олицетворяющий собой его нервное неблагополучие. Тот, в ком живёт ощущение риска, краха, неисполненных желаний, исчезнувших поутру снов. Этот человек в «Современнике» Валентин Никулин».

Неудобный, бескомпромиссный, предельно честный в жизни и в самом «незапылённом» смысле искренний на сцене, Валентин Никулин был не только ни на кого не похожим талантливым актёром. Он был человеком, который мерил по высшей нравственной мерке всё, что делал сам и другие, для которого этическое начало в искусстве было основой самого искусства – особенно театрального:

«Тема добра, бескорыстия, стремления к тому, чтобы мир стал лучше, честнее, счастливее, тема непрекращающегося нравственного поиска – вот ради чего живут мои чудаки», - говорит, например, Валентин Никулин о своих «странных» (а они всегда были хоть немного «странными») героях.

===== 2
<i>

И, сказочник и волшебник, продолжал: «Конечно, добро, и тем более в сказках, всегда побеждает зло; но как, какой ценой расплачиваются мои герои за порыв к идеальному, к справедливости? Часто – ценой собственной жизни: Актёр – «На дне» и Треплев – «Чайка» (работы в театре)…»

Максимализм, обострённый слух, не допускающий фальши, были частью никогда не оставившего Никулина «шестидесятнического» сознания – он дружил с легендарными поэтами той эпохи и по ним, по их прозрачным и нелживым, «несуетным», как он говорил, строчкам, мерил свою жизнь. Любимыми неизменно называл Давида Самойлова, Юрия Левитанского и Булата Окуджаву – тех, кто не был похож на других, но не умел «манерничать», «играть» даже в стихах. И «странные» герои Никулина – неприкаянные и одинокие – были такими же: не чудаками, а грустными волшебниками, рыцарями и донкихотами, в каждом слове которых была мысль и жизнь души – никогда не «деградация» и не «болезнь», а «безысходное томление духа», как сказано было в одной рецензии.

«А когда человеку больно, он обязан думать и о том, как бы не ослепнуть от боли, не озлобиться, верно?» - говорил Валентин Никулин, рассказывая об одной из ролей, которую он «обязан уметь играть» (именно так), – о шекспировском Ричарде III, который для Никулина не просто злодей, но человек, которому – больно.

Валентин Никулин умел сыграть каждому понятную «странность» и боль так, что каждый зритель верил ему, понимал его героя и шёл за ним в самые дальние, самые незримые дали: «Он живёт в своём внутреннем ритме, приглядывается, прислушивается, смотрит поверх голов, видит что-то своё, что мы, зрители, вытягивая шеи, стараемся разглядеть вместе с ним…»