✔✔

░███░░███████░░█▌░

 <b>

Владимир Буковский и писатель Джордж Урбан о самоубийстве Цветаевой.

</b><i>

УРБАН: Александр Гладков, вспоминая свой разговор с Пастернаком через несколько месяцев после смерти Цветаевой (он состоялся 20 февраля 1942 года), цитирует его в мемуарах: "Я виноват, что в своё время не отговаривал её вернуться в Советский Союз. Что её здесь ждало? Она была нищей в Париже, она умерла нищей у нас. Здесь её ждало худшее ещё — бессмысленная и безы­мянная трагедия уничтожения всех близких, о кото­рой у меня ещё нет мужества говорить сейчас".

Когда Гладков спросил: "Кто виноват в том, что она, вернувшись на родину, оказалась так одинока и бес­приютна, что в сущности, видимо, и привело её к гибели в Елабуге?", Пастернак (без малейшего колебания) ответил: "Я!" И затем добавил: "Мы -- все мы. Я и Асеев, и Федин, и Фадеев. И все мы. ... Мы были полны благих намерений, но ничего не сделали, утешая себя мыслью, что мы беспомощны. О, иногда так удобно думать, что кто-то беспомощен. Государство и мы. Оно может сделать всё, а мы -- ничего. Снова и снова мы решали, что мы беспомощны и шли обедать. Для большинства из нас это даже не испортило наш аппетит. Это наше общее преступление, результат нашего преступного эгоизма".

===== 2

<i>

БУКОВСКИЙ: Проблема индивидуальной ответственности хорошо суммирована в твоей цитате из Пастернака. Многие люди чувствовали и чувствуют то же самое, что и Пастернак, но очень немногие отважились сказать это вслух. Система рассчитывает на тишину. И предлагает людям соглашательство, как меньшее зло. Чтобы встать и сказать: "Да, мы знали всё о палачах, о депортациях... Да, мы закрывали глаза, чтобы не чувствовать себя ответственными", -- это требует героической натуры и аномально повышенного чувства совести. А вынести последующие за этим высмеивания и издевательства со стороны тех самых людей, права которых ты защищаешь с риском для самого себя -- это слишком тяжело, даже для мужественного человека. Когда тебе угрожает следователь: "Не дури, не переходи черту", он вполне может ещё только усилить твоё стремление к сопротивлению, но когда то же самое тебе говорят обычные люди, которых ты знал и любил всю свою жизнь, твоим первым порывом будет сдаться, испытывая при этом омерзение.