<b>
Алексей ДЕВОТЧЕНКО, актер, Петербург</b>
<u> Что-то типа "ответа" режиссеру
Владимиру Меньшову.</u>
Владимир Валентинович, я (хоть и не являюсь «ветераном
диссидентского движения») попробую дать Вам «внятный ответ», которого Вы никак
не могли дождаться.
Так вот.
Ненависть или любовь к советской власти в большинстве
случаев – вопрос генетический. Я, к счастью, очень хорошо знаю (и все время
продолжаю узнавать) историю своей семьи. До «революции», после оной, до и после
войны и так далее.
Мой прадед был уездным врачом в небольшом городке под
Петербургом-Петроградом.
Называется этот город Луга. (Ужасная рифма с Луга-нском), но
ничего не поделаешь...
У него была своя небольшая усадьба в предместье городка, он
много работал, ездил на вызовы к больным (в том числе и будущим представителям
Вашего любимого гегемона – пролетариата), принимал у себя...
В 1918 году он скончался.
Слава Богу, – не расстреляли, скончался в результате
несчастного случая. Усадьбу сожгли. Его же бывшие пациенты – прадеды нынешних
гиркиных-стрелковых-пономаревых и прочих «народных» начальников. Как же –
огромный дом, сад, почти что парк! – богатая буржуйская сволочь!
Стоит заметить, что никаких «богатств» у моей семьи не было.
Просто к ВРАЧАМ и их семьям ТОГДА отношение было совсем
другим...
По счастью, сразу же после его гибели моя семья перебралась
в Петроград и не была уничтожена мирными «повстанцами».
Она разместилась в давно купленной квартире на Невском –
опять-таки, не роскошной и барской, а обычной для дворян среднего достатка
квартире. Стали жить...
Прабабушка пошла преподавать в Школу Рабочей Молодежи
иностранные языки, благо знала их в достаточном количестве.
Бабушка поступила в консерваторию, её сестра (моя двоюродная
бабушка) стала трудиться в какой-то редакции советской газеты корректором. Всё
шло худо-бедно.
Но через какое-то время (начало 20-х годов) мою бабушку из
консерватории отчислили.
Ну, в связи с «чисткой» всероссийского масштаба, мол,
рабочим и крестьянам надо на пианинах учиться, а вам, буржуям, работать. И
бабушка тоже пошла работать в школу. Преподавать всё те же иностранные языки –
немецкий, польский, французский...
Еще прошло какое-то время.
Ту мою двоюродную бабушку, бабушку Лилю, арестовали и
посадили. Мужа её и сажать не стали – сразу расстреляли. (Только лишь лет 20
назад выяснилось, что расстрелян он был на Левашовской пустоши под Ленинградом,
так что хоть есть место, куда можно приезжать изредка с цветами и свечами...).
В короткий пересменок между деятельностью Ежова и Берии (а
был такой перерывчик) бабушку Лилю выпустили из «Крестов», но сама она (вместе
с детьми) не имела права оставаться в Ленинграде и была выслана в некий город
Семёнов горьковской области.
Даже не в Горький.
И наша семья распалась.
И не на долгие годы, а навсегда. И умерла бабушка Лиля в том
же славном, неведомом городе Семенове...
Не буду описывать войну, эвакуацию, возвращение в разоренную
квартиру (удивительно, что пианино не сожгли на дрова!!!! Рояль – сожгли, а
пианино почему-то не тронули...), дальнейшие мыкания по инстанциям в связи с «уплотнением»
...
Пока вся семья жила в количестве 10 человек в 3-х комнатной
квартире (буржуи-эксплуататоры, да?), нас не трогали.
Теперь же, когда семья сократилась вдвое, сам советский Бог
велел. И наша квартира стала коммуналкой.
Я помню водопроводчика дядю Петю, хронического алкоголика,
который каждый день нещадно избивал свою жену и маленькую дочку, я помню и
некую жилицу по имени Тамара, вопли которой раздавались постоянно.
«Ты мне, сволочь, нервы не мотаааааааааааааааааай!!!!!!!!!»
визжала она своему супругу. Ее визги почти каждый вечер раздавались и в нашем
длинном коммунальном коридоре, когда эта самая Тамара, идя с кухни и неся
какую-нибудь снедь, натыкалась на крысу. Да, у нас жили, были, жили-были крысы.
В нашем доме располагался Кавказский ресторан, ну, и соответственно, крыс
просто по определению не могло не быть...
Кстати, этот же Кавказский ресторан и лишил нас в дальнейшем
наших законных «метров».
Он пошел «на расширение», прилегающие к нему флигели и
постройки – на «капремонт» и в конце концов мы оказались у черта на рогах, а
именно – на Гражданке (есть такой район на севере города). Из нашего дома
уцелел лишь какой-то древний старичок, размахивавший ордером на комнату. Ордер
был подписан Ульяновым-Лениным. Трогать его боялись, но потом, думаю, куда-то
да сплавили – не мог же он один жить в доме, где идет капремонт...
Был бы буржуй! Теперь, кстати, в этом доме магазин
«Стокманн» или что-то в этом роде, напротив Дома Книги, по стороне Казанского
собора.
Как Вы думаете, Владимир Валентинович, могу ли я «любить»
советскую власть после всего того, что она сделала с моей семьей?
Во-первых, она ее уничтожила (часть – в прямом, часть – в
переносном смысле).
Во-вторых, она лишила возможности моей чудом уцелевшей
бабушке получить музыкальное образование, о котором та мечтала с детства, с
гимназии...
В-третьих, каждое утро, уходя в школу, я слышал шёпот
бабушки: «Алёшенька, только никому не рассказывай... Про имение, про усадьбу...
Запомнил? Ни-ко-му».
Как Вы думаете, 7-летнему мальчику такие «напутствия» были в
радость? Разумеется, я никому ничего никогда не рассказывал...
В-четвертых, еще в 20-х годах вся моя семья вынуждена была
отказаться от нескольких букв в фамилии.
Фамилия была польская (по прабабушкиной линии все – поляки),
а «белополяки» в то время восторга у ваших любимцев не вызывали...
В-пятых...
Впрочем, я не буду живописать свои личные (еще детские)
переживания, свою «службу» (четырежды, два-три-десять раз четырежды
закавыченную) в советской армии – этом смрадном, криминальном и развратном
образовании. И так далее, и так далее, и так далее...
Если Вы обратили внимание, то мою семью (а, значит, и меня,
ибо я отождествляю себя с ней во все времена) всегда ставили перед фактом
происходящего или уже произошедшего.
Усадьбу – сожгли. Дедушку Толю – расстреляли. Бабушку Лилю –
посадили. Потом – выслали. Вы – уплотняетесь. Ваш дом идёт на капремонт, а вы –
уезжаете на Гражданку. Тов. Девотченко – Вы идёте служить в армию. И т.д.
Кстати, Владимир Валентинович, об армии.
Вы, как режиссер, не можете не знать, что в театральный
институт поступают не абы к кому, а ко вполне определенному педагогу, мастеру.
И я вспоминаю красную потную рожу какого-то «комиссара» в военкомате: «А кто
это такой – Кацман? Чо, других педагогов нет? Через 2 года восстановишься в
институте – закончишь!». Понятное дело, что объяснять что-нибудь этой нетрезвой
скотине в офицерской (советской, Вашей любимой советской офицерской) форме было
бессмысленно...
Я попробовал дать Вам внятный ответ...
Не знаю, устроит он Вас или нет, скорее всего – нет, ну да и
Бог с ним, как говорится...
Великий Иосиф Бродский сказал, что самая главная трагедия
нашей страны – это колоссальное неуважение человека к человеку.
Я бы от себя добавил – колоссальное равнодушие, граничащее с
ненавистью...
Странное сочетание, конечно, но к нашему обществу вполне
применимое. Моя семья (а стало быть, и я) испытала это на себе в полной мере.
Насчет колбасы и желания «свалить» на Запад...
Вы знаете, моих близких всегда меньше всего волновала
проблема что-то «достать», за чем-то «отстоять» и так далее. Мои успехи (и
неуспехи) в образовании беспокоили их куда больше...
Уехать из страны никто никогда и не думал.
Даже в 18-м году. Во-первых, повторюсь, это могли позволить
себе по-настоящему богатые люди. Или очень знаменитые. На весь мир. Мы к таким
не относились. Да честно признаться, и не думали, что вы – надолго. Ошиблись...
Оказалось – навсегда...(((((
P.S. Да, и не подумайте, что я так кичусь своим дворянским
происхождением.
Это не так. Дворянской крови во мне – лишь наполовину. Мой
отец (и все родственники по его линии) – донское казачество. Но это уже совсем
другая история...
Спасибо за внимание.
Комментариев нет:
Отправить комментарий