~ °l||l°~
<b> Кунсткамера </b>~ °l||l°~
<b> <i>
Андрей Чернов. ОДА РЯБОМУ ЧЕРТУ
Тайнопись в «покаянных» стихах Осипа Мандельштама
</i></b>
☝☟
<i>
Еще летом
1935 г. Мандельштам напророчил себе на век вперед:
<b>
Моя страна
со мною говорила,
Мирволила,
журила, не прочла…
</b>
Попытаюсь
показать, что все творчество Мандельштама (не вообще, а конкретно в каждой
точке), как и вся его жизнь, не дают права усомниться, что он «чего-то» не
понимал в своем времени или «колебался» вместе с младшими современниками, или
«любил свое время», или, доведенный до отчаяния, со второй половины 1930-х не
способен (а посему и не должен) отвечать за свои поступки.
Он знал, что
такое страх, но боялся бояться, и потому не считал возможным молчать.
Разумеется,
ни один исследователь не гарантирован от генерализации собственного опыта и
вчитывания в чужой текст собственной системы поэтических или поведенческих
реакций. Однако, приступая к исследованию, замечу, что предлагаемую парадигму
(термин историка науки американского философа XX века Томаса Куна) от априорных
высказываний моих предшественников отличает лишь одно: попытка рассмотреть два
стихотворения Осипа Мандельштама о Сталине в контексте всего творчества поэта
до сих пор не предпринималась.
Надежда
Яковлевна Мандельштам вспоминала, что в 1937 г. Осипу Эмильевичу впервые в
жизни потребовался для работы стол. И он сидел с карандашом «прямо как Федин
какой-то!».
Через
шестьдесят шесть лет, 5 марта 2003 г., в дружеском застолье в Петербургском
Интерьерном театре, где мы с друзьями поминали Сталина негромким и недобрым
словом, режиссер Николай Беляк захотел прочитать «Оду» Мандельштама. А перед
чтением сказал, что в ней есть какой-то шифр. Потому что стихи настоящие, со
звуком, и строка «На шестиклятвенном просторе» словно на что-то намекает:
<b>
…На
шестиклятвенном просторе.
И каждое
гумно и каждая копна
Сильна,
убориста, умна – добро живое —
Чудо
народное! Да будет жизнь крупна.
Ворочается
счастье стержневое.
И
шестикратно я в сознаньи берегу…
</b>
Итак, в
крайних строчках две шестерки. Если это отсылка к Числу Зверя, то между двумя
шестерками должна быть еще одна…
Но ведь
перед нами шестая строфа «Оды».
Да и само
число строк в заповедном отрывке (включая, разумеется, крайние строки-сигналы)
– тоже шесть.
Про что же
эта «Ода»? Читаем дальше:
<b>
…Уходят
вдаль людских голов бугры:
Я уменьшаюсь
там, меня уж не заметят,
Но в книгах
ласковых и в играх детворы
Воскресну я
сказать, что солнце светит…
</b>
Переведем на
прозаический: меня убьют вместе с ушедшими в лагеря (Большой Террор начался не
с 1937-го и не с убийства Кирова в 1934-м, а с раскрестьянивания России в 1929
г.), но я воскресну, чтобы сказать, что добро есть добро, а зло – зло, сказать
что есть еще «ласковые книги», невинные детские игры и солнце над головой.
Писательское
начальство в 30-х было чутким к стиху. Расшифровать текст поэта оно не могло,
но что-то все же заподозрило. И потому решило «Оду» не публиковать.
Ставский сказал,
что стихи «слишком сложные». Однако он и представить не мог, сколь был близок к
истине:
<b>
когда б я
уголь взял для высшей похвалы
для радости
рисунка непреложной
я б воздух
расЧЕРТил на хитрые углы
И ОСторожно,
И тревожно
чтоб
настоящее в ЧЕРТах отозвалОСЬ
в Искусстве
с дерзОСтью гранИча,
я б
рассказал о том, кто сдвинул мИра ОСЬ
СТА сорока
народов чтя обычай
я б поднял
брови малый уголок
и поднял
вновь и разрешиЛ ИНаче…
</b>
Перед нами
поэтический шифр. Уже четвертая строка «Оды» заключает анаграмму имени
ИОС-И-/Ф/.
А строкой
выше и строкой ниже читается слово, в общем-то, малоуместное по отношению к
вождю первого в мире социалистического государства, но впервые употребленное
Мандельштамом по поводу Сталина еще в 1929 г. в «Четвертой прозе».
В пятой,
шестой, седьмой, восьмой и десятой строках вновь: ОСЬ – И-ОС-И – И-ОСЬ – СТА…Л
ИН.
Слово «черт»
в «Оде» зашифровано шестикратно (и, значит, тоже сознательно): расЧЕРТил –
ЧЕРТах – оТца РеЧЕй упрямых – завТра из вЧЕРа – ЧЕРез Тайгу – ЧЕм искРенносТь.
Вот зачем
Мандельштаму впервые в жизни понадобился стол и простой карандаш.
«Шестиклятвенный
простор» – реминисценция из любимого Мандельштамом «Слова о полку Игореве», это
там «шестикрыличи-соколы» парят на ветрах. На том же «Слове» Мандельштам
шифровал и раньше. Вот стихотворение «10 января 1934»:
<b>
Меня
преследуют две-три случайных фразы.
Весь день
твержу: печаль моя жирна…
О Боже, как
жирны и синеглазы
Стрекозы
смерти, как лазурь черна…
</b>
Не верьте
поэтам на слово. Ничего себе «две-три случайных фразы…» – пушкинское «Печаль
моя светла…» и из «Слова»: «Печаль жирна течет среди земли Русской».
</i>
__________Oooo_
____oooO__(___)__
___(___)____)_/___
____\_(____(_/____
_____\_)________
      ~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~
°l||l°~ °l||l° ~
Комментариев нет:
Отправить комментарий