12 февр. 2017 г.

     

Анна Павлова (продолжение)
<i>  <b>
Его превосходительство любил домашних птиц
</b>
Почетный член корпорации балетоманов Николай Михайлович Безобразов имел многочисленные связи в прессе и управлял таким образом вкусами райка (в результате стараний Безобразова одним бешено аплодировали, других могли и обшикать). Неизвестно, любил ли его превосходительство домашних птиц, но хорошеньких балетных девиц под свое покровительство брал охотно. В первые годы нового века генерал симпатизировал балерине Преображенской — главной конкурентке Кшесинской. Но вступать в открытое противоборство с «царской ведьмой» было слишком опасно. В этой шахматной партии необходимо было пожертвовать какой-нибудь пешкой — в роли этой самой пешки и предполагалось использовать юную, гениально одаренную Павлову. Действовать его превосходительство решил через своего молодого приятеля по Английскому клубу — барона Дандре.

Виктор был красавец и щеголь, блестяще образован (знал около десяти языков), хорошо воспитан, галантен и остроумен, как и положено выходцу из французского аристократического рода. Фортуна благоволила к нему, и должность, которую он занимал, была весьма высокой для его молодых лет… Предложение генерала Безобразова вступить в увлекательную, веселую и смертельно опасную битву с высокими покровителями Кшесинской Дандре принял с восторгом: «Это будет шикарно!» Вряд ли он понимал тогда, чем обернется участие в этой игре и кем станет для него девушка, которой предназначалась роль игрушки…

По плану Дандре прежде всего должен был «влюбить» в себя Павлову, чтобы потом сплести через нее тонкую сеть околотеатральной интриги. При первой встрече «малютка из балета» ему не слишком понравилась: такая тщедушная — весит всего 44 килограмма, никакой женской стати, никакой округлости форм! Впрочем, лицо ее было прелестно: высокий лоб, нос с легкой горбинкой, влажные глаза цвета спелой вишни. Но лучше всего были ее тонкие выразительные руки. Анна была нежна и покладиста, ее сбивчивая, щебечущая речь, ребячливая веселость были так трогательны… В общем, Дандре и сам не заметил, как увлекся, да и Аннушка не устояла перед его огненными глазами и щегольски подкрученными усиками.

Их отношения сразу сделались какими-то слишком серьезными. Было видно, что Павлова по-настоящему влюблена и что ожидает от этой связи чего-то неслыханного, невозможного! Она отчего-то решила, что ее великий танцевальный талант уравнивает ее с Виктором. И что раз династическая разница между ней, незаконнорожденной дочерью горничной, и бароном Дандре не так велика, как между ней же и великим князем Борисом Владимировичем Романовым, то брак возможен. Глупышка! Но он, Дандре, еще не сошел с ума! Через Безобразова Дандре доставал для Анны ведущие партии. Оплачивал хореографам постановки. Покупал костюмы.

Снял для нее шикарную квартиру на Офицерской улице. Казалось, у нее есть все, чтобы быть счастливой. Ей дарован титул «балерина» (в те годы это был именно титул, которым награждались только самые выдающиеся танцовщицы, и «балерин» насчитывалось всего пятеро на всю Россию). Студенты то и дело нанимаются рабочими сцены — лишь бы посмотреть на гениальную Павлову вблизи. Когда Анна выходит из театра после спектакля, балетоманы усаживают ее на стул и с криками «браво!» доносят до экипажа. Дандре гордился: ведь Павлова стала Павловой во многом благодаря его помощи и поддержке! И Кшесинскую они победили — теперь раек совсем не аплодирует Матильде, скандируя: «Павлову! Павлову! Павлову!» Даже Преображенская, ради которой и затевалась интрига, осталась в тени… Жаль, что сама Аннушка так мало ценит то, что он для нее сделал. Все тревожится: отчего Дандре не хочет переехать со своей Итальянской к ней на Офицерскую? Все смотрит на него своим пытливым, умоляющим, полным надежды взглядом. А тут даже стала поговаривать, что он сломал ей жизнь!

А потом по Петербургу поползли слухи о готовящейся женитьбе Дандре… на родственнице генерала Безобразова! Виктор уверял, что это лишь пустые домыслы, но Анна ему не верила. В те дни она жаловалась кому-то из подруг: «Да что такое артистка? Содержанка? Неудачница? Крепостная? Авантюристка? Я поначалу боролась — начала кутить, чтобы что-то ему доказать». Доказать ничего было нельзя! Тогда Павлова стала много гастролировать: Рига, Копенгаген, Стокгольм, Лейпциг, Прага, Вена — лишь бы подальше от Петербурга, от Дандре, от своих несбывшихся надежд…

В 1909 году Виктор познакомил Анну со своим приятелем — Сергеем Павловичем Дягилевым, тот хотел заполучить ее в свои «Сезоны». И вот в назначенный день Дандре провожает Павлову на вокзале. Грузчики все вносят и вносят в вагон бесчисленные саквояжи, корзины, свертки… Павлова все пересчитывает их, ошибается и принимается считать снова. Когда кажется, что все сошлось, Анна вскрикивает: «А где же клетка с моей птичкой?!» К счастью, клетка обнаруживается под столом, и Павлова благополучно отбывает в Париж: одной рукой машет Дандре через окно, другой утирает слезы. На прощание она сунула ему запечатанный конверт.

«Анна совершенно не приспособлена к жизни, — думал Виктор, глядя вслед уходящему поезду. — Была бы у меня не одна, а две жизни, вторую я непременно посвятил бы ей — опекал, успокаивал, заботился, чтобы ее не надули с гонорарами, следил за упаковкой ее багажа, наконец!» Распечатав конверт, он обнаружил короткую записочку: «Я не вернусь к тебе! И не прощу! Все кончено». Ну что ж! Ведь жизнь у Дандре все-таки одна, и он не может пожертвовать ради Анны своим положением в обществе, чистотой своего рода! Кончено — значит кончено. Ему пора ехать на службу, председательствовать на заседании по строительству Охтинского моста.

Через несколько месяцев именно из-за этого моста Дандре и угодил под арест! Впрочем, знающие люди говорили: он воровал не больше и не меньше, чем все другие чиновники, и дело тут вовсе не во взятке — не надо было «наступать на мозоли» могущественной Кшесинской!
<b>
Лягушачьи лапка а-ля Павлова и яйца а-ля Мордкин
</b>
Михаил Мордкин и Анна прекрасно смотрелись в паре: она — хрупкая, поэтичная, нервная, он — мощный атлет с огненным темпераментом. В танце «Вакханалия» они, словно опьяненные любовью и вином, вылетали на сцену в страстном объятии, держа над собой полотнище пламенного цвета. Зал чувствовал волны страсти, исходившие от этой пары. Слухи о своей любовной связи артисты не подтверждали и не опровергали: Павлова лишь кокетливо улыбалась, а Мордкин бормотал: «Обручены? Да нет, сейчас нет. Я хочу сказать: нет. Конечно, нет. Мы думаем только об искусстве». Впрочем, это было хорошей рекламой в падкой до интимных подробностей Америке… Особенно пикантным публике казалось, что Мордкина на гастролях сопровождала жена, танцовщица Бронислава Пожицкая.

Уйдя от Дягилева, Павлова с Мордкиным охотно соглашались выступать в частных домах. Так, на вечере некой миссис Винсент главным подарком гостям была гигантская корзина с розами, из которой великая балерина Анна Павлова выпорхнула в очень открытом платье (ей заплатили за это 500 долларов, что равнялось примерно тысяче рублей — неслыханный гонорар за вечер!).

Унижение высокого балетного искусства, низведенного до уровня кафешантана, Павлову нисколько не тревожило — ей действительно очень нужны были деньги! Расстраивало другое: «звездная болезнь», которой ее партнер заразился в Америке. Дело в том, что брутальные жители Нового Света никогда не жаловали танцовщиков-мужчин — они казались им слишком жеманными. Другое дело Мордкин с его мужественностью и атлетизмом! В газетах писали: «Выносливость русского танцовщика способна устыдить бегунов на длинные дистанции»...

И вот Михаил уже претендует на равные с Павловой права. Требует, чтобы в анонсах выступлений непременно значилось: «идеальный Мордкин». И, обнаружив в меню ресторана блюдо «Лягушачьи лапки а-ля Анна Павлова», гневно вопрошает хозяина: почему нет ничего названного в честь Мордкина? На другой день в том ресторанном меню появилось новое блюдо: «Яйца а-ля Мордкин». Михаил гордился…
Гром грянул на пятый день выступлений Павловой и Мордкина в лондонском «Паласе» — том самом, с чревовещателями, акробатами, дрессированными собачками и пирожками в зрительном зале.

Впрочем, торговцы пирожками были безжалостно изгнаны, как только посмотреть на великую Павлову в мюзик-холл потянулась великосветская публика. В тот день на представление пожаловал сам принц Уэльский с супругой и сыном… А Анна вдруг возьми да и залепи прямо на сцене громкую пощечину партнеру. Позднее она объяснила, что Михаил чуть не уронил ее, намеренно грубо выполняя поддержку. Сам он обвинил Павлову в том, что она хотела поставить ему подножку. В газетах намекали, что Павлова просто мстит Мордкину, не ответившему на ее любовь...

…Десятилетия спустя по Москве прошел слух: Мордкин сошел с ума. Он все время разговаривал с кем-то невидимым. Например, когда его ученик в балетной студии плохо танцевал, Мордкин возводил глаза к небу и восклицал: «Смотри, Анечка, он же ничего не умеет!» В гостиной у Мордкина висел портрет Павловой в ее излюбленном одеянии (только нижняя юбка и длинный широкий шарф, драпирующий все тело и закрепленный булавками. Длинная бахрома шарфа свисает на руки, заменяя рукава). Михаил Михайлович все шептал что-то себе под нос, все смеялся каким-то невеселым смехом, глядя на этот портрет. Его родные стали поговаривать о паранойе. А может, это просто прорывалась наружу давняя любовь, утонувшая когда-то в потоках разбушевавшегося самолюбия?

<b>Тираны и мученики Айви-Хауса
</b>
В октябре 1912 года в Петербурге закончился процесс по делу Дандре. Его признали виновным в мздоимстве и приговорили к уплате штрафа в размере 36 тысяч рублей, а вплоть до внесения этой суммы — к заключению в долговой тюрьме. Родные, знавшие о том, в каком состоянии находятся его финансы, вздыхали: это равнозначно пожизненному заключению! Впрочем, через несколько недель Дандре вышел на свободу. Необходимый залог — все 36 тысяч рублей, а точнее — 18 тысяч долларов, внесла… Анна Павлова. «Что ж тут удивительного? — отвечала она на вопросы знакомых. — А зачем же иначе я ушла бы от Дягилева, танцевала в мюзик-холле, пряталась полуголой в корзинах на вечерах у глупых богатых американок?!» Кто бы мог подумать, что эта женщина способна на такую прямо-таки лебединую верность? — поразился Петербург…

По поддельным документам Дандре выбрался в Лондон, где Анна уже ждала его. Отныне путь в Россию был заказан не только для него, но и для Павловой, потому что очень скоро она стала его законной женой. «Мы повенчались в церкви под секретом. Я так ему и объявила: «Если ты кому-нибудь скажешь, что мы женаты, между нами все кончено. Я под поезд брошусь». Я теперь Павлова. Теперь мне плевать на какую-то «мадам Дандре».

Пусть все думают, что он просто так при мне. Он ведь мой, только мой», — рассказывала Анна подруге. Радость победы (ей все-таки удалось выйти за него!), сладость мести (пусть теперь почувствует, каково-то ощущать, что ты не ровня любимому человеку!) и жгучее счастье, что Дандре рядом, — все эти чувства свились для нее в один клубок ликования! Сразу после свадьбы супруги купили просторный коттедж в Англии, в Хэмпстеде. Имение называлось Айви-Хаус: там было около 6 акров земли с подстриженными деревьями, лужайкой, огромным полем тюльпанов и прудом, где круглый год плавали лебеди с подрезанными крыльями. Один из них, по имени Джек, был предан Павловой, как собака, ходил за ней по пятам и охотно брал еду из ее рук. В оранжерее стояли многочисленные клетки с птицами. Многие из них погибали в неволе, заставляя великую балерину горько плакать. Но из каждой гастрольной поездки она привозила все новых и новых пленников.

Впрочем, был в Айви-Хаусе один страдалец, которому, по всеобщему мнению, жилось еще хуже, чем экзотическим птицам. Это был Дандре! Павлова все без малого двадцать лет их брака изводила его капризами и попреками, бросалась туфельками и словами, полными презрения и ненависти. «Вы могли бы пощадить меня, Анна, хотя бы при посторонних», — изредка цедил Дандре сквозь зубы. Впрочем, иногда Анна принималась истово заботиться о муже, чем изводила его не меньше (в такие дни Айви-Хаус сотрясался от воплей: «Кто осмеливается в моем доме заваривать ему чай?! Кто почистил ему ботинки?! Это мое дело. Вон!»). Знакомым Павлова хвасталась: «Я говорю ему: «Ты теперь должен делать все для меня!» И он молчит. Он знает, что виноват.

Пусть терпит. Я его обожаю, поэтому я вправе его третировать. И верьте — в этом его счастье». Что ж, счастье бывает разным… Бывают же мужчины, всем женщинам предпочитающие стерв! Во всяком случае Дандре и помыслить не смел о том, чтобы уйти от жены: истеричной, жестокой, неверной… Да-да! Теперь у Анны то и дело появлялись любовники — эпизодические и постоянные, вроде художника Александра Яковлева. Этот роман длился около десяти лет — правда, с большими перерывами. Павлова же вечно разъезжала по гастролям!
</i>

&emsp; &emsp;  

Комментариев нет:

Отправить комментарий