╦╦╦╦╦╦╦╦╦╦╦╦╦╦╦╦╦╦╦╦╦╦

██████████████████████

██████████████████████

██████████████████████

╩╩╩╩╩╩╩╩╩╩╩╩╩╩╩╩╩╩╩╩╩╩

<b> 

Владимир Арро

</b> <i>

НЕПРИКАЯННЫЙ

Кто-то из друзей, прочитав рассказ о моем свидании с Эльдаром Рязановым, не приведшим к сотрудничеству, дал комментарий: «- Значит, кина не будет? А жаль». Будет, будет кино!
Осенью случился еще один телефонный звонок: „- Здравствуйте, я режиссер с „Мосфильма“, зовут меня Самсон Самсонов, ну, вы, наверное, знаете мои фильмы... „Попрыгунья“, „Оптимистическая трагедия“, „Чисто английское убийство“... - „Конечно, знаю. Вы откуда говорите, из Москвы?“ - „Нет, я из гостиницы „Европейская“ в Ленинграде. Только что приехал. Причем, именно к вам. Я мечтаю поставить в кино „Прощание с Ветлугиным“. Как-то ваша пьеса меня лично задела, можно даже сказать, ранила. Грешным делом, я думаю, что это будет моя „лебединая песнь“...

Войдя в номер, я первым делом поинтересовался: „- Пьесу сильно надо будет переделывать?“ - „А зачем ее переделывать, - сказал режиссер. - Она войдет в картину как основное ядро. Нужно будет только дописать недостающие эпизоды - „до“ и „после“. - „ А что - „после“?..“ - насторожился я. Самсонов не задержался с ответом: „- Я вижу так: Ветлугин падает на улице и тут случайно мимо идет эта... молодая, которую он любил... как ее у вас...“ - „Синеглазка?“ - „Вот, Синеглазка“. - „Случайно?“ - „Ну... бывает... случайно. И она рыдает над ним, горько раскаиваясь, что ушла от него, пренебрегла... и только сейчас понимает, какой это был великий художник... бескорыстный, наивный... беззащитный в своей одержимости искусством...“ Почему-то я вспомнил, как Раневская, читая свою пьесу, в похожем месте взрыднула. Я тяжело вздохнул. „- По-моему, это будет очень искусственный финал“. - „Ну, почему, попросим Олега Ефремова, он нам сыграет правдиво... 

===== 2

<i>

Вообще-то я вижу фильм в манере Феллини“…
Я счел, что отказываться и на этот раз было бы непрофессионально.

Дальше мне оставалось только удивляться, как быстро и легко был принят сценарий, как на одной из бесчисленных дверей в коридоре „Мосфильма“ появилась табличка „Синее небо, а в нем облака“ и фирменный бланк с одноименным названием. В „Советской культуре“ вышел даже анонс под названием „Мой бедный маэстро“ с портретом Ефремова в роли. После этого я окончательно в фильм поверил и решил: будь что будет. В съемках я не участвовал, в сдаче тоже, поскольку в то время был очень занят общественной работой.
Фильм вышел под названием „Неприкаянный“, но в ленинградском прокате пока отсутствовал. Осенью 1989-го в киноконцертном зале „Октябрьский“ был вечер в пользу нового, только что нами созданного журнала „Искусство Ленинграда“. Руководители творческих союзов сидели на сцене и каждый что-нибудь вкладывал в эту суперрекламу: кто концертный номер, кто музыку. Свой вклад уже сделали Андрей Петров, Владислав Стржельчик, Юрий Темирканов… Я думал: а что же я покажу?.. Мне и прочитать нечего. Только рассказать о работе Союза писателей, о планах.

Но перед выступлением неожиданно для меня над нашими головами засветился экран и по желто-зеленому полю, заросшему сурепкой, по направлению к белому монастырю пошел странный человек в шляпе - какой-то старомодный, длинноволосый, с печальными глазами...

===== 3

<i>

 Я очень удивился – это, действительно, был Олег Ефремов. Дальше шла сцена, где Ветлугин-Ефремов в монастырской келье, превращенной в женское общежитие, слушает дивное пение юной девушки, которая станет его хористкой и последней любовью. Обворожительная музыка, надо сказать, была написана сверхпопулярным Евгением Дога. Нет, что говорить, и типажи, и натура, и музыка, моя любимая актриса Светлана Крючкова, а главное, глаза Ефремова были убедительны. Фильм обещал быть незаурядным. Зал горячо аплодировал.

Уж лучше бы я и остался при этом эпизоде, но черт меня поволок через несколько дней в кинозал. Фальшь, эклектика, смешение киношного реализма и театральной условности. Особенно искусственной выглядела центральная часть фильма, перенесенная из пьесы. Сам же и виноват. Надо было не мнить о себе, а покорно окукливаться, перемешивать там, внутри, все к чертовой матери и рождаться заново. А может быть, и не надо было. Сколько бы раз ни поминалось имя Феллини, все равно в финале юная хористка зарыдала бы над почившим стариком.
Оставалось утешаться чем и всегда: не я первый, не я последний.