20 июл. 2014 г.

   
<i><b>
Памяти гениального Алексея ГЕРМАНА
</i></b>
 
<i>
«Режиссером я быть не собирался — хотел стать врачом. Ходил со студентами в анатомички, смотрел, как препарируют трупы, собрал целую библиотеку по медицине, много читал. Режиссером меня уговорил стать отец. Он рассказывал мне про Мейерхольда, который когда-то в самом начале литературного пути отца пригласил его, двадцатидвухлетнего, писать пьесу для своего театра. Он с удовольствием читал первые сочиненные мной опусы, которым сам я не придавал никакого значения».    
  
А. Герман

«Ненависть ко мне группы была беспредельная. Ради сцены, которую без проблем можно было сработать в павильоне, пришлось мотаться по ледяной степи, жить в вагонах по четыре человека в купе! Ванны нет, помыться негде, сортиры такие, что лучше не вспоминать, холод пронзительный — вагон я нарочно выстудил, иначе не избежать фальши в актерской игре. Вместо одного мальчика, с которым была в кадре Гурченко, их понадобилось пятеро: дети ночью сниматься не могли, быстро уставали, нужно было их менять».  

Воспоминание А. Германа о съемках фильма «Двадцать дней без войны»

«На первый и поверхностный взгляд ничто не выдавало в Алексее Германе разрушителя основ. Все в его фильмах было вроде бы как положено: советская проза как литературная основа (Юрий Герман, Константин Симонов), советские темы (партизанское движение, будни тыла, борьба милиции с недобитыми врагами), советские герои (командир партизанского отряда, военный корреспонденте «лейкой» и блокнотом, начальник опергруппы уголовного розыска). Он не обличал эту жизнь и не отстранялся от нее. Он не был «анти» (диссиденты), не был «вне» (формалисты). Он не подпадал ни под одну подозрительную категорию. И тем не менее он был отпетым, законченным вражиной, и это было ясно всем — от случайного зрителя в заштатном кинотеатре до самого тупого чиновника. А его кино — ползучей, неумолимой контрреволюцией, чей вектор, однако, направлен не поперек общепринятому, разрешенному, устоявшемуся, но — в глубь него. Все, что он придумал за свою режиссерскую жизнь и в чем достиг совершенства, — дробить эту застывшую в штампах и лживых образах громаду большой советской истории на неисчислимое количество околичностей и подробностей, разламывать, а затем перемалывать в крупу частностей, из которых затем и воссоздавать заново картину жизни».  

Любовь Аркус


4 факта об Алексее Германе

Рассказывали, что редактор из Госкино забрал поданное заявление о приеме в партию, посчитав себя недостойным, так как одобрил съемки такого «вредного» фильма как «Операция "С новым годом!"».

Когда в сцене на экскаваторном заводе фильме «Двадцать дней без войны» необходимо было добиться, чтобы пять тысяч человек массовки стояли не шелохнувшись, Алексей Герман смог достичь этого, включив без предупреждения на весь цех песню «Вставай, страна огромная…».

Фильм «Двадцать дней без войны» снимался два года, «Хрусталев, машину!» – семь лет. Работа над фильмом «Трудно быть богом» длилась более десяти лет.

Умберто Эко посвятил фильму «Трудно быть богом» статью, где признается, что после просмотра три дня приходил в себя.


Ходят по земле еще такие люди, про которых и подумать невозможно, что они не вечные. Не в поэтическом смысле, в прямом, биологическом. В голову не приходит, что их может не стать. Что ты им современник лишь по стечению обстоятельств, а не так, как, скажем, все мы современники ландшафтам, погодам и городам или дуракам и дорогам.

75 лет — не возраст для патриарха. С Алексеем Юрьевичем это слово как-то и не вязалось.

Не было в нем ни бронзы, ни мрамора, ни сопутствующего этим материям тлена. Это не к тому, из чего сделаны «великие» они же и «ужасные». Это к тому, что служит величию материалом, подспорьем масштабам. В фильмах Германа это не слова, а дыхание, их рождающее, это сквозняк, превращающий слова в обрывки, это пространства между предметами и дистанции между людьми, в которых ощущается буквально физически тягость давления нескольких атмосфер. Это, пожалуй, нестыковки, которые сильнее всего убеждают в реальности происходящего не только в кино, но и в жизни, делают ее гиперреальностью. В фильме «Двадцать дней без войны» нет фронта, есть незадавшееся свидание Никулина с Гурченко, такое же неловкое, как и у Лапшина, влезшего в окно к Адашовой в фильме «Мой друг Иван Лапшин». Какая-нибудь смешная оплошность, неловкость — это уж будьте-нате, хоть в «Проверке на дорогах», хоть в «Хрусталев, машину!».

У Алексея Юрьевича время действия всегда военное, инквизиторское, имперское, казенное, но в крупные его ячеи просачивается крупа краткого, человеческого, и солдаты не носят касок с утра до вечера. Наверное, это и называется теперь в истории кино ленинградской школой. Скрупулезность не только в крое брюк, но и в фасоне личности.
Вероника Хлебникова

≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡
http://polit.ru/news/2014/07/20/german/
http://www.odnako.org/magazine/material/aleksey-yurevich-german/
 ≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡
ฆ ๙ Фотографии
https://www.google.ru/search?q=%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%B9+%D1%8E%D1%80%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87+%D0%B3%D0%B5%D1%80%D0%BC%D0%B0%D0%BD&newwindow=1&es_sm=122&source=lnms&tbm=isch&sa=X&ei=2e7KU_qMAaWP4gS084CYCw&ved=0CAYQ_AUoATgK&biw=1011&bih=697

</i>

Комментариев нет:

Отправить комментарий