❀ ❃ ❁ ❋

<b> ДЕНЬ ПАМЯТИ</b>

❀ ❃ ❁ ❋

<b>14.09.  Василия ГРОССМАНА </b>

♨♨♨

"Вася, ты же Христос", — говорил ему Андрей Платонов. "Я прошу Господа простить меня, если скажу, что Гроссман был святым", — вторил ему Семен Липкин.

В жизни Василия Гроссмана и в самом деле есть все атрибуты жития: гонения и мучительная смерть, неколебимая вера и удивительные чудеса.

Подобно тому, как первые мученики христианства были детьми Рима и Иудеи, выкормленными молоком древних религий и умершие, чтобы их ниспровергнуть, Василий Семёнович Гроссман был плотью от плоти советского строя. И именно он написал один из самых губительных для этого строя романов, заплатив за свой творческий порыв дорогой ценой.

Между тем большую часть жизни Гроссман не верил в Бога вовсе и лишь под конец стал писать это слово как положено — с большой буквы. Да и странно было бы ожидать другого отношения к вопросу от человека с его биографией.

❋

Мальчик из Бердичева

Он родился в Бердичеве 12 декабря 1905 года. К тому времени Бердичев уже больше полувека имел статус города, но его так и не покинул полудеревенский, провинциальный дух, господствовавший пять веков перед тем. Утки все так же бродили по улицам, базарный торг на Ятках кипел и кричал, а многонациональное население жило серой и одновременно живописной местечковой жизнью.

Мальчик, рожденный в еврейской семье, получил подобающие имя и отчество — Иосиф Соломонович. Однако на том его вхождение в иудейский мир практически исчерпалось.

По-еврейски Гроссман знал лишь несколько слов, слышанных в детстве на бердичевских улицах. Зато прекрасно владел французским: во-первых, его преподавала мама, а во-вторых, два года мальчик провел в Швейцарии.

Его библейское имя тоже вскоре было забыто благодаря русской няне. Родительское "Йося" она переделала в русское "Вася", да так прочно, что даже отец с матерью скоро звали сына только Васей — и в письмах, и в разговорах. Гроссман начал привыкать к своему будущему литературному псевдониму задолго до того, как стал писателем.

❋

 Василий ГроссманСемен Липкин, подружившийся с Гроссманом как раз в те годы, напишет после: "Когда мы с Гроссманом познакомились, я чувствовал, что он счастлив". Наверное, так в самом деле и было. Высокий, кудрявый, черноволосый и синеглазый Гроссман нравился женщинам.

Он любил хорошую выпивку и вкусную закуску, а когда смеялся, на щеках его появлялись ямочки. "Смеялся он в те годы часто, не то что потом", — вспоминал Семен Липкин. Рассказы Гроссмана, выходившие регулярно, тоже нравились.

И критикам, и читателям. "Получил вчера первый читательский отзыв из Донбасса с шахты 'Холодная балка'. 'Глюкауф' им понравился. Группа эсперантистов предлагает перевести его на язык 'эсперанто'. Представляю, какой у него получится вид после этого", — полушутя писал он отцу.

Гроссман-журналист наотрез отказывался писать о том, чего не видел и не пережил сам. А потому за годы войны побывал и в окопах на передовой, и в кабине истребителя.

❋

Благородный и неудобный

В биографии Гроссмана нет недостатка в таких историях, полных чистого и совершенно неброского благородства. До войны он дружил с критиком Александром Иосифовичем Роскиным. Есть фотография: Роскин и Гроссман на ялтинской набережной в мае 1941 года.

Спустя несколько месяцев Роскин, ушедший в ополчение, пропадет без вести в боях под Москвой. Его 14-летняя дочь Наташа, еще раньше потерявшая мать, останется одна на свете. И Гроссман, единственный из друзей Роскина, разыщет ее и будет опекать...

На фронте он упорно сторонился охоты за трофеями и стеснялся попросить себе новую шинель, продолжая три года подряд ходить в одной и той же, совершенно невозможной — изодранной, заляпанной глиной и залитой бензином...

Когда потоки грязи лились на Пастернака, Гроссман написал ему письмо, полное внимания и теплоты... И несмотря на эту щепетильную порядочность, скромность и даже стеснительность Гроссмана, бытовало мнение, что у него тяжелый характер.

Как-то раз ему домой позвонил заместитель главного редактора "Нового мира" Кривицкий, которого Гроссман не жаловал. Когда трубку сняла Ольга Михайловна, Кривицкий откровенно обрадовался: "Как я рад, что попал на вас! Зная сложный характер Василия Семеновича, думал, он меня пошлет по матушке".

Гроссман и в самом деле не чурался крепкого слова. С теми, кого не уважал или презирал, мог быть колючим, язвительным, упрямым. При этом любил говаривать, что всем подряд нравятся только полные синеглазые блондинки, а он к их числу не принадлежит... Вспоминая Василия Семеновича, Наталья Роскина утверждала, что в последний раз он улыбнулся еще перед Великой Отечественной войной.

Как многие чистые люди, Гроссман бывал удивительно простодушен и легковерен. Однажды перестал разговаривать со своим лучшим другом только потому, что с чужих слов узнал о его якобы неподобающих высказываниях. Потом раскаивался, просил прощения...

И все же самым тяжелым для многих оказывались вовсе не неулыбчивость или язвительность Гроссмана, а как раз его благородство, проба которого была столь высока, что дотянуться до этой планки могли единицы. Недотянувшиеся же утешались рассказами о том, как неуступчив и неуживчив бывает Василий Семенович.

❋

Ему оставалось жить чуть больше трех лет. За эти годы он смог увидеть в печати только несколько рассказов, "пробитых" с титаническим трудом.

Он пытался спасти "Жизнь и судьбу", писал Хрущеву: "Нет правды, нет смысла в нынешнем положении, в моей физической свободе, когда книга, которой я отдал свою жизнь, находится в тюрьме, ведь я ее написал, ведь я не отрекался и не отрекаюсь от нее.

Прошло двенадцать лет с тех пор, как я начал работу над этой книгой. Я по-прежнему считаю, что написал правду, что писал ее, любя и жалея людей, веря в людей. Я прошу свободы моей книге". После этого Гроссмана принял Михаил Суслов.

Разговаривая, Суслов, романа, видимо, не читавший, то и дело заглядывал в две объемистые рецензии, подготовленные референтами. Когда речь зашла о возвращении рукописи, Суслов сказал, что "не стоит и думать".

Меньше чем через два года после ареста романа Гроссман заболел. В ночь на 15 сентября 1964 года его не стало. Урна с прахом Василия Семеновича Гроссмана захоронена на Троекуровском кладбище.

Последующая история спасения и воскрешения "Жизни и судьбы" хорошо известна. Даже те, кто никогда не интересовался Гроссманом и его творчеством, наверняка слыхали и о том, как семья Вячеслава Ивановича Лободы хранила черновой вариант романа в авоське, и о том, как, запершись в ванной своей квартиры, Андрей Дмитриевич Сахаров перефотографировал беловик романа, сохраненный Семеном Липкиным, и о том, как Владимир Войнович тайно вывозил эти пленки на Запад.

Бесстрашие многих людей, бесстрашие той же пробы, что и у самого Гроссмана, помогло совершиться последнему чуду святого Василия, который большую часть своей жизни не верил в Бога

♨♨

⋱⋱⋱ ♥ღ♥ ⋰⋰⋰