~ °l||l°~
<b> Кунсткамера </b>~ °l||l°~
<b> <i>
Андрей Чернов. ОДА РЯБОМУ ЧЕРТУ
Тайнопись в «покаянных» стихах Осипа Мандельштама
</i></b>
☝☟
<i>
«Возможно,
одним из самых печальных случаев был случай Осипа Мандельштама –
восхитительного поэта, лучшего поэта из пытавшихся выжить в России при Советах,
– эта скотская и тупая власть подвергла его гонениям и в конце концов загубила
в одном из далеких концентрационных лагерей. Стихи, которые он героически
продолжал писать, пока безумие не затмило его ясный дар, – это изумительные
образчики того, на что способен человеческий разум в его глубочайших и высших
проявлениях. Чтение их усиливает здоровое презрение к советской дикости…»
. . .
В.Набоков. Из интервью нью-йоркской телепрограмме «Television-13». 1965 г.
Автор «Слова
о полку Игореве» показал русским поэтам XIX и XX веков, как можно работать со
словом. Поняли не многие. Но в XX столетии среди этих немногих оказался Осип
Эмильевич Мандельштам.
В «Разговоре
о Данте» Мандельштам советует поэзии грызть ногти, ибо ей отказывают в праве на
«четвертое измерение», отказывают в «элементарном уважении, которым пользуется
любой кусок горного хрусталя».
Четвертое –
это то, которое поверх синтаксических и грамматических норм. Это реминисценция,
отсылающая к источнику с живой водой утаенного смысла, это семантическое
сгущение созвучий, разрешающийся анаграммой.
«Четырехмерным»
был Шекспир. Анализ текста, который предлагает нам классическое
шекспироведение, этой системы смыслообразования не учитывает. Из-за этого и
складывается впечатление, что «Гамлет» изобилует условностями и противоречиями.
Но это те противоречия, которые мы сами и приписали тексту.
Резонный
вопрос: а почему англичане не замечают, что «Гамлет» написан темным стилем?
Да потому
же, почему русский читатель, слыша из уст Клавдия слова «…я еще не гнусь!»,
считает, что «гнусь» – глагол, а не существительное. И только дойдя до фразы
Лаэрта «Ты, гнусь и негодяй, отца отдай!», может быть, один из ста замечает
игру.
В русской
поэзии XX века, кроме «Слова о полку Игореве», я знаю только два аналога
шекспировской поэзии – «Ода» Мандельштама 1937 г. и «Поэма без героя» Анны
Ахматовой. В советском кинематографе едва ли не единственным эхом шекспировской
драматургии стал «Мой друг Иван Лапшин» Алексея Германа.
Отметим, что
во всех трех случаях обращение к «темному стилю» спровоцировано самим предметом
повествования – жизнью под властью тирана. Как и у Шекспира, у Германа каждая
самая незначительная деталь поляризована смыслом. Скажем, герой не может
поднять гирю в тридцать пятый раз, и это знак, что он не доживет даже до
тридцать шестого: его отзовут на «переподготовку». И потому, расходясь с дня
рождения Лапшина, чекисты поют не что-нибудь, а такое: «В последний раз на
смертный бой // Летит стальная эскадрилья…»
Для героев
Германа эпизод с гирей и марш, который они хором запевают, – ординарный фон их
быта, но для самого Германа – темный и строгий, математически расчисленный
инфернальный порядок.
Игнорировать
специфику темного стиля – не видеть дальше «трехмерия» в стихах автора «Слова о
полку…», Шекспира, Мандельштама.
<b>
И столько
мучительной злости
Таит в себе
каждый намек,
Как будто
вколачивал гвозди
Некрасова
здесь молоток.
</b>
Это сказано
еще в ноябре 1933.
И вторая
подсказка (май того же года):
<b>
Власть
отвратительна, как руки брадобрея.
</b>
Поскольку
речь идет о власти, то «брадобрей» – не цирюльник из парикмахерской, а тот, кто
претендует на роль нового Петра Великого, остригшего бороды половине России.
Тот, у кого «толстые пальцы, как черви жирны».
.
.
<b>
ЧИСЛО ЗВЕРЯ
</b>
В ноябре
1933 г. Осип Мандельштам бросил вызов Иосифу Сталину*:
* *
*
<b>
Мы живем,
под собою не чуя страны,
Наши речи за
десять шагов не слышны,
А где хватит
на полразговорца,
Там помянут
кремлевского горца.
Его толстые
пальцы, как черви, жирны,
А слова, как
пудовые гири, верны.
Тараканьи
смеются усища
И сияют его
голенища.
А вокруг
него сброд тонкошеих вождей,
Он играет
услугами полулюдей.
Кто мяучит,
кто плачет, кто хнычет,
Лишь один он
бабачит и тычет.
Как подковы
кует за указом указ –
Кому в пах,
кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь
у него, – то малина.
И широкая
грудь осетина.
</b>
Дальнейшее
известно: арест, ожидание расстрельного приговора. И вдруг – всего лишь ссылка.
Казнили и за
меньшее. Но тут был особый случай. Следователь намекнул жене поэта, что ее
Мандельштаму сохранила жизнь Самая Высокая Инстанция.
«Изолировать,
но сохранить». Над далеко идущим смыслом державной этой резолюции ломали головы
многие исследователи творчества Мандельштама. А неожиданно простое объяснение
предложил Фазиль Искандер: Сталину понравилось это стихотворение. Вождь увидел
в нем подлинное признание своей мощи и капитуляцию своих врагов, живущих, «не
чуя страны». При таком раскладе на все эти жирные пальцы-черви и тараканьи усища
можно было и закрыть глаза. (Написано ведь от лица врага!) Кремлевскому горцу,
рожденному в крохотном кавказском местечке Гори (он должен был понять и оценить
этот каламбур), не могло не льстить то признание его всесилия и тот подлинный
героический ужас, которыми дышат эти строки. Надо думать, вождя позабавила и
монументальная карикатура на ближний круг его соратников.
Оскорблением
(причем не его, а его матери) могла показаться лишь одна строка: «Широкая грудь
осетина». Но и эта стрела поражала лишь неуязвимый воздух: Сталин своих
родителей не любил.
Он вообще
никого не любил.
Вождь вызов
принял и начал свою игру с поэтом. Игру в кошки-мышки.
</i>
__________Oooo_
____oooO__(___)__
___(___)____)_/___
____\_(____(_/____
_____\_)________
      ~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~
°l||l°~ °l||l° ~
Комментариев нет:
Отправить комментарий