9 февр. 2017 г.

&emsp;  &emsp;  &emsp;  &emsp;<b>Помним</b>

&emsp;  &emsp; &emsp; &emsp;   ❖  
<b>
&emsp; &emsp; &emsp;  Александр Володин: «Девушка, налейте мне сто грамм и улыбнитесь»
</b>
&emsp;  ﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌
<i>
17 декабря исполнилось 16 лет, как ушел из жизни драматург Александр Володин

Его пьесы «Пять вечеров», «Старшая сестра», «Дульсинея Тобосская», «С любимыми не расставайтесь» идут во многих-многих театрах. По его сценариям сняты фильмы «Дочки-матери», «Осенний марафон», «Слезы капали», «Осенние колокола», «Настя»...

&emsp; &emsp;  

Александр Моисеевич родился в 1919 году, 10 февраля, в день смерти Пушкина. А этот разговор состоялся за пару месяцев до его смерти у него дома в Петербурге.
<b>
- Александр Моисеевич, почему вы один? Где жена, дети?
</b>
- Дети и внуки мои живут за границей... А жена очень больна. Она в другой комнате - целыми днями слушает музыку, сейчас в основном Шопена, которого я тоже люблю. Ей 81 год. Мы ровесники. Иногда она просит: Шурик, можно я с тобой посижу? Садится рядом на диван и смотрит телевизор. Но сейчас на экране совсем другая жизнь, нам менее интересная... Вот лучше смотреть этот холст (показывает на картину). Два домика на улице притянулись друг к другу. Окошки-глазки на задних стенах. Я называю эту картину «ОдиночествЫ». Одиночество двух близких существ...
<b>
- А у двери магазина видны ящики, а на них - грузчик.
</b>
- У нас рядом есть задняя дверь такого же магазина. И по ночам, когда бессонница, я одеваюсь - и туда! Там девочки-продавщицы мне дают маленькую бутылочку водки, потому что я большую боюсь - боюсь не остановиться. Или там же буфетик. «Сто грамм! Больше, - говорю, - не давать!» Но мне отвечают: «Вы же еще раз придете, возьмите с собой!» Я не беру. И опять прихожу. Дома, когда я один пью, немножко не то. А если продавщица, «девушка-цветок», стоит напротив и смотрит приветливо, я вроде бы не один.

Общение с теми, кто меня хоть немного любит, для меня большая радость. Как только на разных встречах мне дарят цветы (жене моей неинтересны цветы), я ношу все эти букеты в магазин. Мне подумалось: вот они, мои дорогие девочки, замотанные, дежурят по 12 часов в день, а по ночам тяжело, страшно, и мне жалко их... Я как-то сказал одной из них: «Вот в XIX веке женщинам целовали руки! Можете вы вообразить, что вы в XIX веке, и могу ли я поцеловать руку?» И может быть, потом кто-нибудь увидит и так же поцелует, вместо того чтобы наорать. Под сенью этих девушек в цвету и живу, мне с ними хорошо! И они все знают: закуска моя - их улыбки! Это так важно. Когда-то блатная компания в нашем дворе была, я часто мимо них проходил. И вдруг один обернулся, с какой стати - я его не знаю, он меня не знает, и говорит: «Успеха вам, батя!» Это очень трогает.
<b>
- А как вы оказались в Питере? Где родились?
</b>
- В Минске. Я потом в Москве долго жил и только в 49-м году переехал в Питер. И для меня московские переулочки, улочки - 1-я Мещанская, 2-я Мещанская, 3-я Мещанская - до сих пор дороги, Арбат узенький старенький дорог, Гоголевский бульвар... А здесь, когда приехал, три года один жил и снимал уголки, комнатки. И Петербург для меня стал Петербургом закоулков, маленьких мрачных полуподвальных комнаток, Петербургом Достоевского - горьким, жестоким.

...Я в юности преклонялся перед театром - Чехов, Шекспир, Шиллер... Но я был уверен, что сам я совершенно бездарный и ничего в театре не могу сделать. А потом подумал: а что если попробовать, ну, если пьесу... И начал писать что-то такое, которое для себя назвал «Ложь». Сверху донизу, снизу доверху - все на вранье. Потом назвал «Фабричная девчонка». И вообще начал писать пьесы. Их запрещали. Но меня ставили десятки театров, запрещать стало бессмысленно.
 <b>
 - Могли бы вы сейчас в Питере написать такие теплые пьесы, как раньше?
</b>
- Нет. Сейчас я ощущаю, что народное сознание уродливо стало. Это преступная, непорядочная готовность служить кому-то, за это получать от другого что-то, и так снизу доверху - от милиции к бандитам, от бандитов к богатым, от олигархов к Кремлю. Кстати, я очень не люблю Ельцина. Когда есть концлагеря, когда люди умирают, когда дети голодают, он пляшет перед экраном как первый президент мира. Как-то я ехал с отставным генералом в поезде, он говорит, что Европу-то мы замочим сразу, а Америка сама застрелится. Вот это сознание народное - «мы первые, мы лучшие, мы единственные, а Америка нас обкрадывает!». А зачем же просим у нее деньги? А Европа тоже обкрадывает, а почему-то опять с протянутой рукой к ним? Преимущественное количество людей чувствуют и думают, что мы до сих пор лидеры. Мне кажется, что-то в ближайшем будущем интеллигенция почувствует, что она на что-то имеет право, а люди перестанут думать, что мы первые из первых, богатые из богатых. И все постепенно будет меняться к лучшему.
<b>
- Александр Моисеевич, а писать иногда лучше получается, когда под градусом человек? Уходит от прозы жизни?
</b>
- Это только поначалу возникает немного чего-то неожиданного. Но потом перечитаешь и видишь - какая-то ерунда! Хотя общий посыл правильный. И уже тогда, трезвый, я могу что-то исправить. Вообще сильно пьяным писать - это такой бред получится...
<b>
- Какой самый радостный день в вашей жизни?
</b>
Володин замолчал надолго, почему-то посмотрел в окно, откинулся на диван, опустил голову, а потом сказал хрипловатым голосом: «Этот день был в 41-м году. Я был на военной службе в Западной Украине. Мы жили на жестоком сталинском казарменном режиме. В увольнительные не ходили. Муштра была суровой. Временами на учениях было так тяжело, что жизнь превращалась в ад... И вдруг объявили войну! Мы тогда понимали это как нашу свободу. Кричали ура. Неуправляемое счастье какое-то вырывалось из нас. Представляли себя победителями, марширующими в разных городах Европы! Мы вырвемся наконец из казарм и увидим мир! Ну а враг... как-то естественно будет разбит.

Мы помолчали... Он добавил: «Было очень-очень горько, когда нас начали спешно направлять на восток. Другим повезло меньше. Война временами - это каторжная, тяжелая работа».

Полностью читать http://www.kp.ru/daily/25802/2783199/◄╝
</i>
&emsp; &emsp;  
<u> <i></u>
…есть два вида любви.
Одни думают только о том, что они могут получить от любимого, а другие — что они могут дать любимому человеку.
А девушки меж тем бегут,
пересекая свет и тьму.
Зачем бегут? Куда? К кому?
Им плохо тут? Неплохо тут.
На них бредущие в обиде.
Завидуют уставшие.
«Бегите, девушки, бегите!» —
кричат им сестры старшие…
Бегите же, пока бежится.
А не снесете головы —
хотя бы память сохранится,
как весело бежали вы…
Я равнодушию учусь.
То выучу урок, то забываю.
Я равнодушием лечусь,
три раза в день по капле принимаю.
К чему? Во-первых, к суете сует:
и оглянуться не успеешь — съест,
всего дотла, всего по мелочам,
дневная — днем, ночная — по ночам.
К невзгодам мелким, что рядятся в беды,
к ушибам, что до свадьбы заживут,
и к самолюбью, что всегда задето,
и к неустройствам, что всегда гнетут.
К тому, что срок твоих удач проходит,
пора удач настала для других.
Что ж, солнце так же всходит и заходит —
не для тебя, так для него, для них…
Я равнодушию учусь,
глядите в оба.
Вовсю стараюсь, мельтешусь —
трудна учеба.
— Я самоед… Я себя съем.
— Приятного аппетита.
Не делайте вид покорившихся судьбе.
…Выводятся у нас мужчины. …Будем искать в других поколениях.
Дружба всегда к чему-нибудь обязывает.
Обезьяна превратилась в человека, когда научилась различать, на что надо обращать внимание, на что — нет.
Не могу напиться с неприятными людьми. Сколько ни пью — не напиваюсь. Они уже напились — а я никак. И чем больше пью, тем больше их понимаю. И чем больше понимаю, тем противней. Никогда не пейте с неприятными людьми.
Учитесь не зависеть от недругов.
Еще один день рождения. В детстве поздравляли старшие, и твоя жизнь становилась для тебя значительной, праздничной… Старших нет. А поздравления младших не поднимают тебя, как прежде, в собственных глазах…
</i>

•❥❦❖

Комментариев нет:

Отправить комментарий