╲╲◥◤╱╱

◣╲╲╱╱◢

◤╱╱╲╲◥

╱╱◢◣╲╲&emsp;<b>Владимир Арро

</b><i>

МОИ НЕВСТРЕЧИ С ИРИНОЙ ОДОЕВЦЕВОЙ

Ирина Владимировна Одоевцева вернулась в Россию в 1987 году. Вопрос был на контроле в ЦК, поэтому в Ленинграде ей подобрали хорошую квартиру на углу Невского и улицы Герцена, или, как она запомнила, Большой Морской. Поначалу навещали ее люди и казенной принадлежности, и телевизионные, и творческие, но, когда сенсация поутихла, вокруг легендарной пришелицы остались истинные почитатели Серебряного века с любимой поэзией на устах. В квартире то и дело вспыхивали взволнованные декламации стихов Георгия Иванова, Николая Гумилева, да и самой хозяйки, Ирины Одоевцевой. Порою - в авторском исполнении.

Она вернулась домой в пору нового политического и общественного напряжения. Да что там - кризиса. Говорят, она спрашивала: неужели здесь опять будет революция? Ей рассказали, что революции, вероятно, не будет, но идет постепенная перестройка в экономике, в общественном устройстве и в головах людей.

- Да что далеко ходить: вот в нашем Союзе писателей недавно выбрали нового председателя из пяти выдвинутых кандидатур! Впервые! – Почему впервые? – спросила простодушная Ирина Владимировна. – Раньше что, не выбирали? – Да нет, выбирали, - ответили ей. – Но из одной.

Одоевцева пожала плечами и пожелала познакомиться с новым главой писательского Союза Петербурга, как она говорила, хотя город еще носил революционное имя – Ленинград. И надо же случиться – эту должность в то время занимал я. Конечно, я и сам должен был позаботиться о визите к старейшей писательнице нашего города, но вышло так, что визит задерживался.

Дело в том, что наш Союз, в который Ирина Вадимировна недавно вступила, в те дни переживал одну из самых гнусных страниц своей истории.

===== 2
<i>

 С всесоюзным шумом и треском, с республиканским пленумом, со статьёй в «Правде», из него выломились, как из долгого заточения, 28 «истинно русских писателей», и по решению московского руководства и при содействии компетентных органов образовали свой союз, названный «Содружеством». На произвол судьбы были брошены Дмитрий Лихачев и Даниил Гранин, Лидия Гинзбург и Михаил Дудин, Вадим Шефнер и Борис Стругацкий… Звания «истинных» не были удостоены и еще около четырехсот членов Союза – русских, нерусских, чёрт их там разберёт, всяческой помеси… С этим срамом я не мог являться на высокий суд великих предшественников, которых в этот 1990 год в нашем городе представляла Ирина Одоевцева.

Потом пошла борьба за журнал «Ленинград», высвобождение из жарких объятий партии и КГБ – так что я сидел в руководящем кресле, как на раскаленной сковороде. К тому же на меня еще свалилась комиссия по гласности нового Ленсовета. А когда полегчало, я принялся перечитывать «На берегах Невы» и «На берегах Сены», так как – шутка ли! – мне предстояло оказаться на расстоянии одного лишь рукопожатия от Александра Блока, Ивана Бунина, Дмитрия Мережковского, Зинаиды Гиппиус, Владислава Ходасевича, Марины Цветаевой. Не мог же я прийти и кое-как поддерживать разговор.

И вот, пока я читал, готовился, комплексовал, случилась ее кончина. Это было 14 октября 1990 года. До своего столетия Ирина Одоевцева не дожила пяти лет. Ушла она, ушла и эпоха. Так всегда говорят в миг кончины кого-то значительного, но здесь трюизм звучал буквально. С Серебрянным веком русской литературы мы простились именно в этот день.

===== 3
<i>

В день ее похорон - так совпало - провожали в последний путь и директора Эрмитажа Бориса Борисовича Пиотровского, также долгожителя, наследника российской историко-археологической школы, одного из последних столпов русской культуры. По этой причине весь ленинградский бомонд, включая литературный, был на его панихиде.

Я пошел проститься с Ириной Владимировной, и на отпевании был едва ли не единственным из литераторов Ленинграда, во всяком случае, из членов писательского Союза. Ее отпевали вместе с другими усопшими разночинными жителями города – семь открытых гробов стояли в ряд на каменном полу в Спасо-Преображенском соборе. Священник по-хозяйски ходил вдоль них, помахивая кадилом, провозглашая среди других имен имя „рабы Божией Ираиды“…

Позже я иногда пытался представить, как могла сложиться наша встреча, если бы я на неё успел. Мне хотелось расспросить ее о Петроградском Союзе писателей, который она покинула в 1920-м, уехав с Георгием Ивановым в Ригу, и который был ликвидирован в 1932-м. В основателях его числился весь цвет русской литературы, начиная с Александра Блока и кончая Корнеем Чуковским. А председателем Союза был Федор Сологуб. Они и располагались поблизости от нашего Дома – на Бассейной, 11, в барском особняке с садом. В условиях нашей тогдашней жизни просматривалось много общего с преднэпманским Петроградом, правда, пока мы еще не страдали от холода и голода. Но бесплатные обеды, подобные тем, что описаны Ириной Одоевцевой в книге «На берегах Невы», уже выдавали.

Мне казалось, что ухватившись за эту символическую цепочку, мы сможем восстановить утраченную цельность и преемственность петербургской литературы, поскольку от общего нашего угнетателя ее и погубителя уже освободились.

К сожалению, это был один из моих излюбленных жанров – не произнесенные речи, несостоявшиеся диалоги, ненаписанные письма. Одним словом, какая-то незавершенка.