про степанову и эфроса

██████████████████████████
██▀░░░░░░░▀████▀░░░░░░░▀██
█░░░░░░░░░░░██░░░░░░░░░░░█
█░▐█▌░░░▐█▌░██░▐█▌░░░▐█▌░█
█░░░░░░░░░░░██░░░░░░░░░░░█
█░░█▄░░░▄█░░██░░░▄███▄░░░█
█░░░▀███▀░░░██░░█▀░░░▀█░░█
██░░░░░░░░░████░░░░░░░░░██
███▄░░░░░▄██████▄░░░░░▄███
██████████████████████████

<b>

Как Ангелина Степанова участвовала в запрете спектакля Анатолия Эфроса, а он ее простил

</b><i> 

История эта началась вовсе не в стенах МХАТа, а совсем в другом театре – Московском драматическом театре на Малой Бронной. Там в 1967 году вышел спектакль Анатолия Эфроса «Три сестры». Спектакль, открывший публике острого, современного Чехова, полного «трагического чувства жизни», вызвал невероятный зрительский ажиотаж.

И нескрываемую агрессию властей.

В уничтожении этого спектакля важную роль сыграли старейшины МХАТа. Алла Тарасова, Алексей Грибов и Михаил Кедров на обсуждении «Трех сестер» с участием министра культуры Екатерины Фурцевой не оставили от постановки Эфроса камня на камне. А парторг МХАТа Ангелина Степанова выступила с речью на Московской партийной конференции. «Иногда под видом так называемого новаторства некоторые наши режиссеры ставят спектакли весьма сомнительного звучания. – заявила она – Особенно это относится к прочтению классики… Нельзя допускать искажения прогрессивных замыслов писателей прошлого. К сожалению, так получилось у режиссера Эфроса, поставившего “Три сестры”, и у режиссера Захарова, поставившего “Доходное место”».

Оба эти спектакля вскоре были закрыты. Оба стали легендами.

===== 2

<i>

А через 13 лет Анатолий Эфрос начал во МХАТе репетиции мольеровского «Тартюфа», а потом и «Живого трупа» Льва Толстого. И в работе над обоими спектаклями встретился с Ангелиной Иосифовной Степановой. Думаете, он припоминал ей роль в уничтожении своего любимого детища? Ничуть.

Он радовался, что они прекрасно понимают друг друга. Он восхищался мхатовскими «стариками». Вот как он говорил о ней и о Марке Прудкине, который тоже играл в «Живом трупе»:

«Станиславский и Немирович что-то такое в них вложили, что осталось в них на долгие годы. Это какая-то особая театральная культура, какое-то особое чутье. И поэтому работать с ними – наслаждение, радость. Они, несмотря на свою знаменитость, и маститость, и немолодые лета – как дети простодушны в репетициях. Им один раз скажешь – и видишь их замечательные глаза. Они в секунду все понимают, потому что у них выработано какое-то замечательное чутье на психологию, на поиски смысла. Это очень живые люди. Я через них воображаю себе, что такое тот старый МХАТ, который для нас до сих пор как сказка, как идеал».