ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ   

<b>

░  Еще чуть о Борисе Рыжем

</b>

ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ 

《 Мне дважды пришлось коротко пообщаться с ним, и я заметил тогда то, что, наверное, замечали все. Это был, конечно, человек без резьбы и без брони против мира. Но при этом в его стихах есть очень глубокая и надежная "резьба", о которой пишет в предисловии Дмитрий Сухарев. Рыжий знал русскую поэзию и не купился на модное в его время отрицание советского поэтического опыта по принципу: "Серебряный век - эмигранты - Бродский, а между ними никого". Любимыми его поэтами были Блок, Анненский и Георгий Иванов. Но, кажется, не меньше их он обожал Слуцкого и Луговского. 》

Поэтому именно Рыжему удалось почти невероятное: замкнуть на себе разные поэтические поколения. Его стихами восхищались Евгений Рейн и Александр Кушнер, но их высоко оценил и Сергей Гандлевский из самого разочарованного и самого "прозаического" поэтического поколения. Восторженную статью о нем написал и Дмитрий Быков. Романтики и скептики - все как-то единодушно согласились с его стихами.

Рыжий, видимо, искренне верил во всемогущество Поэзии. Что она может быть каким-то несокрушимым последним аргументом в твою пользу на будущем ангельском допросе. Что за Поэзию может проститься всё на свете. К счастью, мы пока не знаем, ошибся он или нет. 》

Павел Басинский

ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ

<i>

<u>  Мой герой ускользает во тьму... </u> 

Мой герой ускользает во тьму. 

Вслед за ним устремляются трое. 

Я придумал его, потому 

что поэту не в кайф без героя.

Я его сочинил от уста-

лости, что ли, еще от желанья 

быть услышанным, что ли, чита-

телю в кайф, грехам в оправданье.

Он бездельничал,  «Русскую» пил, 

он шмонался по паркам туманным. 

Я за чтением зренье садил 

да коверкал язык иностранным.

Мне бы как-нибудь дошкандыбать 

до посмертной серебряной ренты, 

а ему, дармоеду, плевать 

на аплодисменты.

Это, — бей его, ребя! Душа 

без посредников сможет отныне 

кое с кем объясниться в пустыне 

лишь посредством карандаша.

Воротник поднимаю пальто, 

закурив предварительно: время 

твое вышло. Мочи его, ребя, 

он — никто.

Синий луч с зеленцой по краям 

преломляют кирпичные стены. 

Слышу рев милицейской сирены, 

нарезая по пустырям.

1997

ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ

                <u>  Трубач и осень. </u> 

* * *

Полы шляпы висели, как уши слона.

А на небе горела луна.

На причале трубач нам с тобою играл -

словно хобот, трубу подымал.

Я сказал: посмотри, как он низко берет,

и из музыки город встает.

Арки, лестницы, лица, дома и мосты -

неужели не чувствуешь ты?

Ты сказала: я чувствую город в груди -

арки, люди, дома и дожди.

Ты сказала: как только он кончит играть,

все исчезнет, исчезнет опять.

О, скажи мне, зачем я его не держал,

не просил, чтоб он дальше играл?

И трубач удалялся - печален, как слон.

Мы стояли у пасмурных волн.

И висели всю ночь напролет фонари.

Говори же со мной, говори.

Но настало туманное утро, и вдруг

все бесформенным стало вокруг -

арки, лестницы, лица, дома и мосты.

И дожди, и речные цветы.

Это таял наш город и тек по рукам -

навсегда, навсегда - по щекам.

И теперь не понять, разобрать нету сил,

кто за музыку эту платил

жизнью, смертью, разлукой, туманной строкой,

кто стоял и стоял над рекой.

Ты? - спрошу тебя. - Нет.

Я? - спрошу себя. - Нет.

Только бледный и траурный свет

остается - уныл, вроде долгого сна,

и тяжел, словно выдох слона.

</i>

_____

http://www.rg.ru/2012/03/26/basinskij.html

ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ แ ฯ ะ ๆ