seva4ka 

24 августа 2013 | 12:53

С Вашего позволения, Тамара.
Светлая память гению Довлатова. Дед Исаак очень много ел. Батоны разрезал не поперек, а вдоль. В гостях бабка Рая постоянно за него краснела. Прежде чем идти в гости, дед обедал. Это не помогало. Куски хлеба он складывал пополам. Водку пил из бокала для крем-соды. Во время десерта просил не убирать заливное. Вернувшись домой, с облегчением ужинал... 

("Наши") 
* * * 
Познакомили меня с развитой девицей Фридой Штейн. 
Мы провели два часа в ресторане. Играла музыка. Фрида читала меню, как Тору, — справа налево. Мы заказали блинчики и кофе. 
Фрида сказала: 
— Все мы — люди определенного круга. Я кивнул. 
— Надеюсь, и вы — человек определенного круга? 
— Да, — сказал я. 
— Какого именно? 
— Четвертого, — говорю, — если вы подразумеваете круги ада. 
— Браво! — сказала девушка. Я тотчас же заказал шампанское. 
("Хочу быть сильным") 

* * * 
Я ненавижу кладбищенские церемонии. Не потому, что кто-то умер, ведь близких хоронить мне не доводилось. А к посторонним я равнодушен. И все-таки ненавижу похороны. На фоне чьей-то смерти любое движение кажется безнравственным. Я ненавижу похороны за ощущение красивой убедительной скорби. За слезы чужих, посторонних людей. За подавляемое чувство радости: "Умер не ты, а другой". За тайное беспокойство относительно предстоящей выпивки. За неумеренные комплименты в адрес покойного. (Мне всегда хотелось крикнуть: "Ему наплевать. Будьте снисходительнее к живым. То есть ко мне, например".) 
("Компромисс") 

* * * 
Панаев вытащил карманные часы размером с десертное блюдце. Их циферблат был украшен витиеватой неразборчивой монограммой. Я вгляделся и прочитал сделанную каллиграфическими буквами надпись: 
"Пора опохмелиться!!!" И три восклицательных знака. 
Панаев объяснил: 
— Это у меня еще с войны — подарок друга, гвардии рядового Мурашко. Уникальный был специалист по части выпивки. Поэт, художник... 
— Рановато, — говорю. 
Панаев усмехнулся: 
— Ну и молодежь пошла. Затем добавил: 
— У меня есть граммов двести водки. Не здесь, а в Париже. За телевизор спрятана. Поверьте, я физически чувствую, как она там нагревается. 
("Филиал") 
* * * 

Дядя Хорен прожил трудную жизнь. До войны он где-то заведовал снабжением. Потом обнаружилась растрата — миллион. 
Суд продолжался месяц. 
— Вы приговорены, — торжественно огласил судья, — к исключительной мере наказания — расстрелу! 
— Вай! — закричал дядя Хорен и упал на пол. 
— Извините, — улыбнулся судья, — я пошутил. Десять суток условно... 
("Когда-то мы жили в горах") 

* * * 
В разговоре с женщиной есть один болезненный момент. Ты приводишь факты, доводы, аргументы. Ты взываешь к логике и здравому смыслу. И неожиданно обнаруживаешь, что ей противен сам звук твоего голоса... 
("Заповедник") 

* * * 
Поэты, как известно, любят одиночество. Еще больше любят поговорить на эту тему в хорошей компании. Полчища сплоченных анахоретов бродят из одной компании в другую... 
Уфлянд любит одиночество без притворства. Я не помню другого человека, столь мало заинтересованного в окружающих. Он и в гости-то зовет своеобразно. 
Звонит: 
— Ты вечером свободен? 
— Да. А что? 
— Все равно должен явиться Охапкин (талантливый ленинградский поэт). Приходи и ты... Мол, вечер испорчен, чего уж теперь... 
("Рыжий") 

* * * 
http://www.sergeidovlatov.com/cit.html